Живущий в ночи

Лавируя между мебелью и мертвыми обезьянами, давя подошвами битое стекло, я кинулся к окну. Ветер бросал серебристые струи дождя на торчавшие из рамы острые осколки. Стараясь не порезаться, я вылез из окна, сбежал по ступеням крыльца и кинулся в дождевую пелену по направлению к Саше. Она стояла между дюнами, в десятке метров от дома.

Карл Скорсо лежал на песке лицом вниз.

Промокшая, дрожащая, она стояла над ним, всовывая третий – и последний – патронозарядник в барабан револьвера. Похоже, все выстрелы, которые я слышал, поразили цель, но Саше, видимо, казалось, что этого недостаточно.

И правда, Скорсо дернулся и загреб песок распростертыми руками, словно пытаясь закопаться в него подобно крабу.

Вскрикнув от страха, Саша наклонилась и выстрелила еще раз, на этот раз всадив пулю в затылок оборотня.

Затем она повернулась ко мне, плача и даже не пытаясь удерживать слезы. Я уже не плакал, решив, что хотя бы один из нас обязан держать себя в руках.

– Эй, – ласково произнес я.

Она упала в мои объятия.

– Эй, – прошептала она, уткнувшись мне в шею.

Я крепко обнял ее.

Дождь лил так, что я даже не видел городских огней, находившихся меньше чем в миле к востоку отсюда. Казалось, еще чуть-чуть, и эти небесные потоки растворят Мунлайт-Бей, смоют его с лица земли, словно городок, слепленный из песка.

Но город тем не менее стоял на своем месте. Он переживет эту бурю. И ту, которая последует за ней, и все остальные – до скончания века. От Мунлайт-Бей не убежать. По крайней мере не нам. И не сейчас. Он уже находится в нашей крови. В прямом смысле этого слова.

– Что теперь с нами будет? – спросила Саша, все еще прижимаясь ко мне.

– Дальше будет жизнь.

– Это не жизнь, а дерьмо.

– Она всегда была такой.

– Но обезьяны все еще остаются.

– Может быть, они теперь отстанут от нас. Хотя бы на время.

– Куда мы отсюда поедем, Снеговик?

– Обратно. Домой. Выпьем пива.

Сашу все еще трясло, но не только из-за дождя.

– А потом? Мы же не можем вечно пить пиво.

– Завтра придут хорошие волны.

– Неужели все так просто?

– Нужно ловить волну, пока ты способен на это.

Мы вернулись к коттеджу. Бобби и очнувшийся Орсон сидели на широкой верхней ступени крыльца. Между ними как раз оставалось место для нас с Сашей.

Не могу сказать, что мои братья находились в приподнятом настроении.

По мнению Бобби, он нуждался лишь в неоспорине и перевязке.

– Рана поверхностная, – успокоил он нас. – Тонкая, как порез от бумаги, и неглубокая – не больше сантиметра.

– Прими мои соболезнования по поводу рубашки, – сказала Саша.

– Спасибо за сочувствие.

Поскуливая, Орсон поднялся на ноги, спустился по ступеням под дождь, и его вырвало на песок. Этой ночью мы отрыгнули прошлое.

Дрожа от страха, я не мог отвести от него глаз.

– Может, отвезти его к ветеринару? – проговорила Саша.

Я отрицательно покачал головой. Никаких ветеринаров.

Я не заплачу. Я не плачу. Какая горечь возникает внутри, когда глотаешь так много слез!

Обретя способность говорить, я сказал:

– Я не верю ни одному ветеринару в городе. Они, скорее всего, тоже участники всего этого. Если они сообразят, кто такой Орсон, поймут, что он имеет отношение к проекту Форт-Уиверна, они отберут его у меня и отправят обратно в лабораторию.

Орсон стоял, подставив морду под освежающие струи дождя.

– Они вернутся, – проговорил Бобби, имея в виду обезьяний отряд.

– Не сегодня, – ответил я. – Возможно, они еще долго не вернутся.

– Но рано или поздно – обязательно.

– Да.

– А кто еще? Или что? – вымолвила Саша.

– Кругом царит хаос, – сказал я, припомнив слова Мануэля. – Формируется совершенно новый мир. Откуда нам знать, какой он будет или что рождается в нем в эти самые минуты.

Несмотря на все, что нам пришлось увидеть, и все, что мы узнали о проекте Форт-Уиверна, мы до самого последнего момента не осознавали, что живем на пороге армагеддона и являемся свидетелями конца цивилизации. Это осознание пришло к нам только теперь, когда мы сидели, прижавшись друг к другу, на ступенях крыльца. Дождь колотил землю, словно громогласные барабаны, возвещающие начало Страшного суда.

Эта ночь была самой заурядной, и в то же время она не могла бы показаться более странной, даже если бы в просвете между облаками появились три луны вместо одной и небо, полное незнакомых созвездий.

Орсон принялся лакать дождевую воду, скопившуюся в углублении нижней ступеньки, а потом гораздо более уверенно, чем прежде, взобрался на крыльцо и устроился рядом со мной.

Боясь, что у него на самом деле либо сотрясение мозга, либо что-то похуже, я задал ему несколько вопросов, используя изобретенную мной методу кивания головой. Пес был в порядке.

– Господи правый! – выдохнул Бобби.

Еще никогда в жизни я не видел, чтобы он был до такой степени потрясен.

Я вошел в дом и через минуту вернулся на крыльцо, неся в руках четыре бутылки пива и плошку, на которой рукой Бобби было выведено слово «РОЗАНЧИК».

– Пара картин Пиа пострадали от картечи, – сообщил я.

– Мы свалим вину на Орсона, – откликнулся Бобби.

– Нет ничего опаснее, чем собака с ружьем, – наставительно произнесла Саша.