Живущий в ночи

– Людей, которые мне дороги?

– Сашу. Бобби. Даже Орсона.

– Они станут убивать моих друзей лишь для того, чтобы заткнуть мне рот?

– Вот именно. До тех пор, пока ты не заткнешь его. Они будут убивать их одного за другим – пока ты не замолчишь, чтобы спасти оставшихся.

Я был готов рисковать собственной жизнью, выясняя, что и почему случилось с моими мамой и папой, но ставить под удар своих друзей я не мог.

– Это чудовищно! Убивать невинных…

– Таковы те, с кем ты имеешь дело.

От напряжения у меня трещала голова, и казалось, что она в любой момент расколется, словно орех после удара молотком.

– Так с кем же именно я имею дело?

Рузвельт отхлебнул кофе и не ответил.

Может, он и вправду мой друг, может, его предостережения и впрямь могли спасти жизни Саши или Бобби, но сейчас мне хотелось сделать ему больно. Мне хотелось обрушить на него серию безжалостных ударов, пусть даже при этом я сломал бы себе обе руки.

Орсон положил лапу на стол, но вовсе не для того, чтобы сбросить на пол печенья и таким образом добраться до них. Он всего лишь хотел удержать равновесие, поскольку далеко вытянул шею и напряженно смотрел куда-то поверх моей головы. Его внимание привлекло нечто находившееся позади камбуза и стола, за которым мы сидели.

Я повернулся на стуле, чтобы проследить за взглядом собаки. В углу стоял стеклянный шкаф с подсветкой, в котором были выставлены многочисленные футбольные трофеи Фроста. Свет из него падал на ручку дивана, а на ней сидела кошка. Она казалась светло-серой. Мордочка животного находилась в тени, и оттуда на меня смотрели зеленые глаза с золотыми искорками.

Это могла быть та самая кошка, которую я повстречал в холмах позади похоронного бюро Сэнди Кирка несколькими часами раньше.

23

Животное сидело на ручке дивана совершенно неподвижно, как древнеегипетское изваяние в гробнице фараона, и казалось, оно может провести в таком положении остаток вечности.

Хотя это была всего лишь кошка, я почему-то чувствовал себя неуютно, находясь к ней спиной, и поэтому пересел на стул, стоявший напротив Рузвельта. Отсюда я мог видеть всю кают-компанию, а также диван в дальнем ее конце, оказавшийся теперь справа от меня.

– Когда вы успели завести кошку? – спросил я.

– Она не моя, – ответил Рузвельт. – Просто зашла в гости.

– По-моему, я ее уже видел сегодня вечером.

– Да, видел.

– Это вы от нее узнали? – осведомился я с налетом коронного сарказма Бобби.

– Да, мы с Мангоджерри поговорили, – признал он.

– С кем?

Рузвельт сделал рукой жест в сторону дивана, словно представляя мне свою гостью.

– Мангоджерри. Она говорит, что так ее зовут.

Имя звучало странно и тем не менее показалось мне знакомым. Но я был сыном своего отца не только по крови и фамилии, поэтому мне понадобилось всего несколько секунд, чтобы вспомнить:

– Так звали одну из кошек в «Практическом пособии Старого Опоссума по кошкам» Томаса Элиота, правильно?

– Да, большинству этих кошек нравятся имена из книги Элиота.

– Этих кошек? Каких «этих»?

– Новых кошек. Таких, как сидящая здесь Мангоджерри.

– Новых кошек… – ничего не понимая, пробормотал я.

Не вдаваясь в объяснения, Рузвельт продолжал:

– Им нравятся эти имена. Не знаю, почему и каким образом они про них узнали. Но я даже знаком с одним котом, которого зовут Рам-Там-Таггер. Есть еще и Рампелтизер и Тигрорык.

– Нравятся? Вы говорите так, будто они сами выбирают для себя имена.

– Почти так и обстоит дело, – сказал Рузвельт.

– Это чистейшее безумие. – Я потряс головой.

– Хотя я общаюсь с животными уже много лет, мне иногда и самому это кажется безумием.

– Бобби Хэллоуэй считает, что вы слишком часто стукались головой.

Рузвельт улыбнулся.

– Не он один так думает. Но если ты помнишь, я был футболистом, а не боксером. Или ты тоже полагаешь, что мои мозги окостенели?

– Нет, сэр, – был вынужден признать я, – вы умнее многих, кого я знаю.

– А с другой стороны, ум и старческий маразм – они ведь не исключают друг друга, верно, сынок?

– Верно. Я встречал достаточно академиков – знакомых моего отца, которые находились в полном маразме.

Мангоджерри продолжала смотреть на нас, а Орсон, в свою очередь, созерцал ее, но не с ненавистью, какую можно было ожидать от собаки, увидевшей кошку, а с неподдельным интересом.

– Я тебе когда-нибудь рассказывал о том, как началось мое общение с животными? – поинтересовался Рузвельт.

– Нет, сэр. Да я и не спрашивал. – Мне действительно всегда казалось, что заострять внимание на подобной эксцентричности человека так же невежливо, как упоминать о чьем-то физическом недостатке.

– Ну так вот, – заговорил Рузвельт, – девять лет назад был у меня совершенно потрясающий пес по имени Слуппи – черный с подпалинами, примерно вполовину меньше, чем твой Орсон. Простая дворняга, но… совершенно необыкновенная.

Орсон переключил внимание с кошки на Рузвельта.