Живущий

Оделся в то же, в чем был, — пропахшие потом мнеповезетные тряпки ведущего — и вышел из ванной. Клео была в гостиной. Лежала на полу, напряженно уставившись в потолок, — сериал смотрела, наверное, или писала что-нибудь в Журнале Живущего. Вокруг нее валялись какие-то смятые фантики, початая упаковка транквитами— нов, неживой раздавленный бакуган — полупрозрачный, в незавершенной стадии метаморфоза, — пустая бутыль из-под витакомплек— са… Он так и не смог отучить ее от этой дурацкой манеры кидать мусор на пол и туда же ложиться. «А что? Все так делают». «Все пусть делают, что хотят», — бесился Мудрейший. Она даже не трудилась понять, почему его так раздражает это ее пренебрежение к первому слою. К его слою.

Все пусть делают, что хотят. Там, вовне, за пределами Резиденции и апартаментов Мудрейшего. Пусть валяются на мягком мохнатом полу в своих скучных, скругленных первослойных каморках, среди вязкой, пружинистой и безопасной мебели, пусть жиреют и спят, пусть не моются по нескольку суток, погруженные в социо… У Мудрейшего все не так. У него интересно. У него все как в древности — деревянная твердая мебель и крытый паркетной доской твердый пол. У него разноцветные мягкие пуфики, чтобы сидеть. У него на стенах картины — настоящие, с застывшими струпьями масляной краски, писаны на заказ: три пейзажа (лес, море и горы, красоты первого слоя), изображения диких животных… У него пианола — на ней можно создавать музыку в первом слое. У него библиотека — семь настоящих бумажных книг, пропахших тленом и плесенью… Только ей было все равно. Она ложилась куда придется на твердый пол и пересаживалась на пуфик, только если он напоминал. Она не трогала пианолу (зачем? у меня есть программа «чудо-композитор»), не рассматривала картины, не открывала бумажные книги. Ей не нравилась дубовая мебель — слишком много опасных твердых углов, от них синяки («А ты смотри, куда идешь, милая!» — «Что, каждый раз?!»)… В первом слое ее интересовала только лаборатория. Эти ее термиты. С людьми по-прежнему не получалось, а вот термиты давали фантастический результат — до двенадцати погружений…

— …Чем занимаешься? — спросил он, хорошо зная, что этот вопрос ее раздражал. Социо — личное. Спросить такое — все равно что потребовать пароль от почтового ящика. Но сейчас ему годилось и ее раздражение — все, что угодно. Все, что хоть как-то могло заглушить это тоскливое чувство чего-то забытого.

— Смотрю Позорные Паузы, — неохотно отозвалась Клео. — Только что перестала та женщина, Роза…

— Давай вместе посмотрим. — Он вывел «Кристалл» из сна.

— Нет, изоп! — Она села на корточки и обняла руками колени. — Мне хватает того, что здесь. Ты хоть в курсе, что теперь эти паузы транслируют принудительно? Каждый день, по пятнадцать минут, мне приходится смотреть, как они уми…

— Клео!

— Как они умирают! Что, не нравится слово? — ее голос сорвался на крик. — Запрещенное? Зато очень подходит. Они именно умирают, задыхаются, подыхают под стеклянными колпаками! Ты не знаешь, не чувствуешь, ках они перестают, — этот твой изопный «Кристалл» показывает только картинку! А я — там!.. — Она закрыла уши руками, словно не хотела слышать собственный крик. — Каждый день пятнадцать минут вместе с ними! И плевать мне на положительную динамику!

— Не кричи на меня!

Она замолчала. Сидела на корточках, раскачиваясь из стороны в сторону, закрыв глаза и зажав уши руками.

— Извини, — глухо сказала Клео. — Извини, что я сорвалась. Это все шум, он сводит меня с ума.

— Какой шум?

— Ну, эти твои жуки, у них такой низкочастотный отвратительный гул… Или ремонт, который ты затеял для несуществующего Родного… Или… А ты разве не слышишь?

Он прислушался.

— Клео, в комнате тихо. Я всегда уничтожаю жуков после того, как… ну ты понимаешь. И ремонта пока никакого нет. Тебе просто хочется в чем-то меня обвинить.

Он отвернулся и сел за «Кристалл», спиной к Клео. Открыл Систему. Руки дрожали. Губы дрожали. Она несправедлива. Он все делает правильно, мудро. Выполняет свой долг. Помогает Живущему. Ему жалко этих несогласных людей, но они слишком опасны, чтобы их миловать. Только жесткими мерами можно добиться положительной динамики в болезни Живущего… Только жесткими мерами…

а ведь когда-то он знал: Живущему не хватает любви

Он все делает правильно.

потому что он — кукла, потому что он — он трус

Потому что так надо. Он уперся взглядом в Систему: положительная динамика налицо. Три-четыре заморыша, один из которых, посередине, его замерший друг… Навалилась тоска. Нужно вспомнить что-то важное, главное…

….Унизительное, первобытное, древнее, появилось вдруг желание кого-то о чем-то молить. Не Живущего, а кого-то другого — кто смог бы защитить их обоих, кто владел этим миром давно, еще до Рождества.

— Трепещите, ибо грядет, — бормотнул Мудрейший; он не знал до— рождественских молитв, только эти ошметки, случайно подслушанные у безумца Матвея. — Бог Трехглавый Небесный, да будет воля твоя, ишь ты еси неси беси…

…ВНИМАНИЕ! ЧТО-ТО УГРОЖАЕТ СИСТЕМЕ…