Живут во мне воспоминания

— Возможно ли наш оркестр назвать так: Азербайджанский государственный эстрадно-симфонический оркестр?

— Это впечатляет, — соглашается Алиев.

— Только есть «но». Азербайджанцев в оркестре раз, два и обчелся. Остальные — полный интернационал. Как наш родной Баку.

— Ничего, Муслим. Со временем и наши подтянутся. А музыкантам дадим высшие ставки.

Оркестранты обрадовались: оклады — лучше не бывает. Двести шестьдесят-двести семьдесят рублей по тем временам — это полторы, две ставки. Плюс премиальные, командировочные, гонорары за студийные записи.

Начали готовить программу. У нас были еще две певицы и вокальный квартет, так что получилась она довольно разнообразной. Показали Г. А. Алиеву. Концерт слушали Кара Караев, Александра Пахмутова, Оскар Фельцман, бакинские музыканты. Одобрили. База у нас была в Москве, во Дворце культуры автозавода им. Лихачева…

После всех «вступительных экзаменов» началась у нас интенсивная работа — по двадцать, тридцать концертов в месяц. Переезды были непростыми — ведь коллектив огромный, более пятидесяти человек, тонны аппаратуры, реквизита. Зато залы во время наших выступлений были полными. И все-таки план мы не выполняли, хотя директором оркестра работал мой друг Ильдрым Касимов. Очень долго он был моим импресарио (тогда это слово у нас не применялось — этих людей предпочитали называть администраторами). Ильдрым — талантливый импресарио, типа Сола Юрока, и учился он своему делу у «последних могикан» — прежних российских администраторов старого типа, у которых на первом месте был артист, а все остальное — уже потом. К сожалению, та старая школа не подходит к современной концертной жизни: сейчас главное — деньги, деньги, деньги…

Огромный коллектив нуждался в дотации: гостиницы, билеты, зарплата — все это не могли окупить гастроли. Так просуществовали мы лет пять. Время наступало расчетливое — культура, как и экономика, должна была быть экономной. Министром культуры Азербайджана стал Полад Бюль-Бюль оглы. Он намекнул мне «по-свойски», что хорошо бы «завязывать» с большим оркестром. Ну что ж, «завязывать» легче, чем создавать… И я распустил оркестр «по домам».

А потом в нашу жизнь ворвались синтезаторы и компьютеры. Началась совсем другая музыка — в прямом и в переносном смысле. Мои бывшие солисты и дирижеры оркестра — Николай Левиновский (он был главным дирижером), Герман Лукьянов (он дирижировал и играл на флюгельгорне), гитарист Алексей Кузнецов, басист Виктор Дво-скин, барабанщик Виктор Епанешников и другие известные джазмены — рассеялись по собственным составам, по модным дуэтам. (К примеру, Кузнецов — Гаранян или Кузнецов — Бриль. Сейчас пианист и композитор Игорь Бриль работает со своим семейным составом, с сыновьями-близнецами саксофонистами; а у Георгия Гараняна теперь свой биг-бэнд.) Кто-то (тот же Аевинов-ский) подался за океан потягаться с неграми, что безумно трудно, а чаще безнадежно. Тут надо быть или гением, или… Джаз, баскетбол и легкая атлетика — вотчина темнокожих ребят…

С грустью смотрю я теперь вслед тому, отлетевшему оркестру. Большой джазовый состав — непозволительная роскошь по нынешним электронным временам. Садись за синтезатор и музицируй. Заводи программу-партитуру в компьютер-оркестр. Ошибся — можешь ругать самого себя. Компьютер всегда трезв, абсолютно сдержан, всегда готов к труду, разве что не улыбается. И все-таки грустно без живого дыхания музыкантов, к которым я относился весьма деликатно. Никогда я на них не повышал голоса: они слышали его только на сцене…

Оставил я себе малый состав: сам за роялем, ритм-группа. Иногда я усиливал состав медными — трубы, тромбоны. Но красок особых не было. Облегченные, ездили мы по стране и за границу — Финляндия, дважды Германия, точнее, Германская Демократическая Республика (ГДР)…

Помню небывалый успех концерта в Берлине 9 мая, в День Победы. Многотысячный летний зал Waldbuhne — Лесной сцены. Обычно немцы — публика достаточно сдержанная, а тут с ними что-то произошло. Концерт шел беспрерывно часов восемь, артистов было много, и каждый мог исполнить не более двух песен. В течение многочасового концерта слушатели уходили, приходили — было нечто похожее на непрерывный показ фильма в кинотеатре. Я оказался единственным в программе, кто невольно нарушил требования организаторов этого концерта: мне пришлось выходить на сцену восемь раз! Публика не успокаивалась, требовала «бисов». Ведущая говорила мне: «Все! Пора заканчивать! Перестаньте выходить на сцену!» Но публика все вызывала и вызывала. Ведущая махнула рукой: «Пойте сколько хотите! Я ничего не могу сделать с залом». И я пел — «Sole mio», другие неаполитанские песни, песни русские…

У меня было такое чувство, когда я глядел на немцев, аплодировавших мне, словно не мы их победили, а они выиграли войну — так они встречали советского певца 9 мая…