Живые и мертвые

– А документов у меня никаких нет, и подтвердить то, что я говорю, некому, – снова повторил Синцов то, с чего начал. – Случившееся до первого октября может подтвердить комбриг Серпилин; его отправили тогда в госпиталь в Москву. Но здесь ли он – не знаю. А после первого – некому.

Рассказывая, как он попал в Москву, Синцов упомянул о Люсине, но во второй раз называть это имя и для доказательства своей честности хвататься, как за соломинку, за этого подлеца было свыше сил Синцова.

– Некому, – твердо повторил он, встал и ткнул окурок в стоявшую на столе консервную банку.

– А как сейчас ваша голова? – вдруг спросил Елкин, подумав об этом из-за упоминания о госпитале и посмотрев на забинтованную голову Синцова.

– Ничего, немного зудит. Наверно, уже подживает.

Елкин вскочил с топчана и запрыгал взад и вперед по комнате на своих коротких пружинистых ножках.

– Конечно, что в райком вы пришли – это хорошо, но что с партбилетом у вас получилось?.. – Елкин сердито и удивленно приподнял плечи и еще раз пробежался по комнате. – Не восстановят, – решительно сказал он, остановясь напротив Синцова.

– Я не об этом пока думаю, товарищ Елкин, – сказал Синцов. – Что такое остаться без партбилета, я понимаю. Вы мне другое скажите: куда мне вот сейчас надо еще пойти и заявить обо всем, что со мной было, и о том, что я прошу одного: взять и послать меня на фронт бойцом? Я вам все рассказал, а теперь вы мне скажите: куда мне идти и как это сделать? Может мне в этом райком помочь или не может?

Елкин пожал плечами. Он сам еще не знал, как помочь этому человеку, который так или иначе, но потерял свой партийный билет и после этого был в плену у немцев. Но этот человек пришел не куда-нибудь, а в райком и стоял не перед кем-нибудь, а перед ним, Елкиным.

– Может, товарищ Голубев сумеет мне помочь, когда вернется? – спросил Синцов, тяготясь молчанием Елкина.

Елкин только махнул рукой.

– Голубев... Я его сам уже сутки не видел. Голубев сейчас знаете как разрывается? Я и то пять ночей спать не ложился, а Голубев... – Елкин второй раз махнул рукой и, наморщив лоб, сказал, что, пожалуй, верней всего будет пойти к райвоенкому. – Кто же еще может послать человека на фронт? Райвоенком! – продолжал говорить он, уже берясь за телефонную трубку. – Мне Юферева надо. Елкин из райкома говорит. А где он теперь? А если точнее? Ладно, я еще позвоню. Нет райвоенкома, – положил трубку. – Говорят, он сейчас на строительстве баррикад, здесь, около Крымского моста. Он по званию майор, фамилия его Юферев. Пойдите найдите его там и расскажите ему. Можете сослаться, что были в райкоме у Елкина, что Елкин вас послал. Он меня знает.

Елкин загорелся этой мыслью, разом разрешавшей все сложности.

– Ну, а если не найдете или что – придете еще раз, через милиционера меня вызовете. А я Юфереву еще раз позвоню, для крепости. Давай так! – впервые за все время заключил Елкин на «ты».

Синцов вздохнул и надел ушанку. Он почему-то не ждал для себя ничего хорошего от неизвестного ему Юферева, и ему не хотелось уходить из райкома.

– Там, около Крымского, его и ищи, – говорил тем временем Елкин. – Там и слева и справа – кругом баррикады строят, и на Метростроевской и на Садовой...

И вдруг среди всех этих объяснений ему пришла в голову не приходившая раньше мысль: «А что, если этот человек сейчас выйдет из райкома и не пойдет ни к какому Юфереву, а исчезнет?! Ведь он был в плену у немцев, и вообще мало ли что может он сделать при таком положении в Москве, как сейчас!» И, хотя мысль эта противоречила всему, что он до сих пор думал, Елкин заколебался. Теперь ему хотелось, чтобы кто-то подтвердил, что он правильно делает, веря этому человеку.

– Или, знаете чего, подождите, – вдруг снова на «вы» сказал он Синцову. – Подождите, садитесь.

Синцов сел.

– Слушай, Малинин! – крикнул Елкин.

– Что? – раздался глухой голос.

Фигура на койке зашевелилась, пальто полетело в сторон у, обнаружив человека, лежавшего с открытыми глазами и закинутыми за голову руками.

– Слушай, Малинин, тут такая история, надо посоветоваться. – Елкин сел на свой топчан. – Вы повторите вкратце ему! – повернулся он к Синцову.

– А чего повторять? – сказал человек, которого назвали Малининым. – Я все слышал, я не сплю...

– А сколько ты уже не спишь? – быстро спросил Елкин.

– Нисколько не сплю, – отозвался Малинин. – Уж пальто на голову накинул, все равно не спится.

Голос у Малинина был угрюмый, низкий, как из трубы, слова он выговаривал отрывисто, словно сердясь, что его принуждают открывать рот. У него было серое, усталое лицо, крупное, тяжелое, с грубыми, резкими чертами, лицо по-своему угрюмо-красивое. Над крутым, высоким лбом с залысинами курчавились пепельные, с проседью волосы, а большой рот был сердито сжат. Малинин неприветливо уставился на Синцова и молчал.

– Ну, а раз слышал, что посоветуешь? – спросил Елкин.