Живые и мертвые

Конечно, он с удовольствием подержал бы ее еще некоторое время в клинике, поскольку она была частной клиенткой, но Каролина ощущала беспокойство. В начале первого ночи она позвонила Грете и поздравила ее с Новым годом, но ни слова не сказала об автомобильной катастрофе. Девочке не нужны были новые неприятности. Отцу она не смогла дозвониться. Его мобильный телефон был выключен, а по городскому он не отвечал. Возможно, он поставил беруши и спал. Он ведь никогда не любил Новый год и грохочущие петарды.

– Со мной все в порядке, – сказала Каролина врачу. – Обещаю, что буду осторожна. А если у меня возникнут проблемы, я тут же вернусь.

– Как хотите, – сдался врач. – Я все подготовлю, а вам нужно будет только расписаться в том, что вы покидаете клинику на собственный страх и риск.

Едва он вышел из палаты, Каролина тут же встала. Кружилась и болела голова, но, за исключением пары ушибов и рваной раны на лбу, она легко отделалась. Она направилась в небольшую ванную комнату и испугалась, увидев в зеркале свое бледное лицо. Его левая половина уже приобрела фиолетовый оттенок, а под глазом образовался густой кровоподтек. Кто-то повесил в шкаф одежду, в которой она была накануне. Было довольно неприятно натягивать дурно пахнущие и пропитанные кровью шмотки, но дома она примет душ и переоденется. Зазвонил телефон. Номер не высветился, но она ответила. Это могла быть полиция или служба эвакуации.

– Боденштайн. Доброе утро, – раздался в трубке звонкий голос комиссара. – Как дела?

– Доброе утро. Спасибо. Все в порядке. Благодаря подушке безопасности я получила всего лишь хлыстовую травму и сотрясение мозга, – ответила она. – Сейчас я еду домой. Вы уже работаете с блокнотом?

– Да, в нем есть очень интересная информация. Но вчера вечером мы, правда, опоздали. Снайпер, к сожалению, нас опередил.

– О господи! – Каролина присела на край постели. – Если бы я не попала в аварию и смогла бы передать вам блокнот раньше…

– Это не ваша вина, – перебил ее комиссар. – И, вероятно, вы также невиновны в том, что умер Фриц Герке. Вскрытие показало, что он скорее всего был одурманен, а затем его убили большой дозой инсулина и сожгли много документов в камине его дома. До сих пор мы исходили из того, что он сделал это сам, чтобы что-то скрыть, но новые сведения открывают совершенно иную картину уничтожения бумаг.

Одна дурная весть за другой. Ее внутренние ощущения настолько притупились, что она едва могла что-то ощущать, когда речь шла об убийствах и погибших. В какой-то книге она однажды прочла, что жизнь, которой коснулось убийство, пусть даже косвенно, никогда больше не будет прежней. И это оказалось правдой.

– Ваш отец был другом Герке, – продолжал комиссар. – Это так?

– Я не знаю, были ли они друзьями, – ответила Каролина. – Во всяком случае, они были достаточно давно знакомы, и фирма Герке финансировала исследования моего отца.

Аккумулятор мобильного телефона Каролины начал сдавать.

– Если разговор сейчас оборвется, значит, села батарея. А зарядки у меня с собой нет.

– Тогда я буду краток, – сказал Боденштайн. – Сегодня ночью мы задержали вашего отца. Он ничего не говорит и требует адвоката, который ему, разумеется, полагается. Но для нас важно узнать, о чем он говорил с Герке вечером, накануне его смерти, и…

Его голос оборвался, у смартфона закончилось питание. Каролина встала и бросила телефон в сумку. Мама умерла. Папа арестован. Новый год начался так же скверно, как закончился старый. Она взяла пальто и сумку и отправилась в сестринскую комнату, чтобы подписать документ, подтверждающий, что она под собственную ответственность покидает больницу. Она мечтала только об одном – принять душ и выспаться. Но сначала надо заехать в дом родителей.

* * *

В половине одиннадцатого они были в Грисхайме. Значительное пространство вокруг было по-прежнему оцеплено, и криминалисты с помощью собаки-ищейки пытались реконструировать маршрут отхода снайпера. Семья Хазебринк жила на второй улице, которая была уже плотно застроена, в доме на две семьи, выкрашенном в красный цвет. Улица шла перпендикулярно Тауберштрассе. Йонелле оказалась симпатичной девушкой со вздернутым носиком, динными прямыми волосами и большими, широко раскрытыми глазами. Ее друг Фабио был худощавым пареньком со стрижкой панка, одним из тех, кто предпочитает свободные джинсы, бейсболку и кроссовки, но для визита к родителям своей подруги он оделся довольно прилично. Парень молча сидел за сосновым столом в столовой Хазебринков. Боденштайн и Пия тоже сели, и оба молодых человека уставились на них, как два осужденных на палача. Разговор не клеился, и причиной этого были мрачные физиономии родителей Йонелле, которые не скрывали, что Фабио в роли приятеля их пятнадцатилетней дочери – это катастрофа. Наконец Пия попросила родителей выйти, Ким осталась с ними, и после этого дело сдвинулось с мертвой точки.