Живые картины Поули

— Если это так, — заметил я, — то у этого передатчика довольно паршивая настройка. Интересно знать, что происходит с человеком, которого «приняли» так, что в середине его туловища проходит кирпичная стена.

Но внимание Джимми никогда не задерживалось на деталях.

— Без сомнения, это еще начальная, так сказать, экспериментальная стадия, — сказал он.

Вряд ли сознание этого факта может облегчить положение объекта эксперимента, подумал я, но не стал углубляться в этот вопрос.

* * *

В этот вечер я впервые и, в общем, напрасно обратил на это внимание Салли. Дав мне ясно понять, что она не верит этим сообщениям, она тут же добавила, что если это правда, то тут попросту кроется какое-то очередное изобретение.

— То есть как это «очередное изобретение», — воскликнул я. — Да ведь это настоящая революция в науке!

— Кому нужны эти революции, раз мы их так используем.

— Что ты хочешь этим сказать? — спросил я.

Салли пребывала в одном из своих разгромных настроений. Придав своему голосу оттенок разочарования, она продолжала:

— Нам известны только два способа использования изобретений. Один — это убить как можно дешевле как можно больше людей. Другой — это дать возможность оборотистым жуликам выкачать побольше денег из простаков. Может быть и бывают исключения, например рентгеновские лучи, но их очень немного. Изобретения! Сначала мы приводим плод гениальной мысли к наименьшему общему знаменателю, а потом помножаем его на простейшую дробь. Какой ужасный век! Какой ужасный мир! Когда я думаю, что скажут о нашем времени грядущие поколения, я не знаю, куда деваться от стыда.

— Ты напрасно беспокоишься. Все равно мы не услышим их мнения, — сказал я.

Ответом мне был испепеляющий взгляд.

— Замечание, вполне соответствующее стандартам двадцатого века. Наивно было рассчитывать на что-либо другое.

— Ты странная девушка, Салли, — сказал я ей. — Я хочу сказать, что хотя ты и высказываешь бредовые мысли, тем не менее это — мысли и, вдобавок, твои собственные. Большинство же девушек воспринимают будущее лишь с точки зрения моды на шляпки в будущем сезоне или прибавления семейства в будущем году. За пределами этого, тут хоть дождь иди из расщепленных атомов — они и глазом не моргнут: в глубине души их не покидает уверенность, что ничто никогда всерьез не менялось и не изменится.

— Много ты знаешь, о чем думают девушки, — сказала она.

— Это я и имел в виду. Попробуй-ка, узнай, — ответил я.

Она, казалось, так твердо настроилась против этой темы, что я решил пока ее оставить.

Через пару дней Джимми снова заглянул ко мне.

— Он притаился, — объявил Джимми.

— Кто притаился?

— Этот телепортирующий тип. Со вторника ни одного сообщения. Наверно понял, что кто-то напал на его след.

— Уж не себя ли ты имеешь в виду?

— Возможно.

— Это правда?

Он потупился.

— Почти. Я нанес на карту все места происшествий, и центр пришелся на церковь Всех Святых. Я все осмотрел, ничего, правда, не нашел, но видно уже близко подобрался, иначе почему бы он вдруг притаился?

На этот вопрос ни я, ни кто-либо другой ответить не мог. Однако в этот же вечер в газете появилось коротенькое сообщение о том, что какая-то женщина наблюдала, как вдоль стены ее кухни движется человеческая рука и нога. Я показал эту заметку Салли.

— Вероятно, это попросту какой-нибудь новый вид рекламы, — сказала она на это.

— Тайной рекламы, — попытался я высказать предположение, но видя, как на ее лице быстро появляется знакомое испепеляющее выражение, я поспешно пригласил ее в кино.

Когда мы входили в здание кинотеатра, небо было покрыто темными тучами. Выходили мы уже под проливным дождем. Поскольку до ее дома было не более километра, а свободных такси нам не попадалось, мы решили пройти это расстояние пешком. Салли надвинула на лоб капюшон своего плаща, взяла меня под руку, и мы двинулись в путь прямо под дождем. После короткого молчания я сказал:

— Знаешь что, дорогая. Я знаю, что меня можно считать легкомысленным, даже аморальным субъектом, но неужели тебе никогда не приходило в голову, какое благодатное поле деятельности я могу представлять для того, кто бы взялся за мое исправление?

— Безусловно, — сказал она решительно, но не тем тоном, который мне хотелось бы услышать.

— Я вот что хочу сказать, — терпеливо продолжал я. — Если ты в самом деле хочешь посвятить свою жизнь какому-то благородному делу, то что может быть более подходящим, чем перевоспитание такой личности, как я? Какие богатейшие возможности, просто…

— Это что, своего рода предложение? — спросила Салли.

— Своего рода! Да знаешь ли ты… Боже милосердный! — осекся я.

* * *