Живые люди

Ты доволен, думала я, глядя на Сережу, который словно проснулся во время этого долгого оживленного разговора. Вот теперь ты доволен; все эти четыре бесконечных, унылых месяца ты пытался разговаривать с нами о том же самом – и никто из нас, включая папу, превратившегося после страшного приступа на безлюдной зимней дороге в собственную тень, и Семеныча с его несчитаными, но подразумевавшимися запасами консервов, не говоря уже о Лёне с Андреем, способных разве что день за днем вяло таскаться за тобой на озеро выбирать жалкий ежедневный улов, – никто не готов был поддержать тебя в том, что здесь, в лесу, прямо под нашими ногами должно быть что-то еще, кроме пятнадцати тощих рыбин в день, – просто надо попробовать это добыть. Мы все сдались – сразу, как только закончились макароны и зубная паста, и всё это время на самом деле мы просто готовились умереть, и единственным человеком, с которым ты можешь, наконец, поговорить о том, как нам дотянуть до тепла, оказался этот чужой, посторонний мужик, который слушает тебя живо и внимательно – настолько, что, кажется, будь у него с собой бумага и карандаш, он делал бы пометки.

Мы, остальные, не заслужившие ни чая, ни места в этом разговоре, оказались просто безмолвными зрителями – все, кроме мальчика, которому спустя каких-нибудь десять минут надоело молчать и слушать. Он подошёл поближе и немного постоял возле стола, заглядывая Серёже в лицо.

– Па-па, – раздельно и требовательно сказал он голосом своей матери.

Она всегда говорила именно так – раздельно и требовательно: ей нужно было принести воды, потому что мальчика пора искупать, или еще раз – в который уже? – проверить окно в той, второй комнате, где они спали, и даже если окно оказывалось в порядке, должна быть где-то щель, надо посмотреть как следует и найти ее, потому что из нее дует, особенно ночью, – мальчик простудится; и Серёжа немедленно вскакивал, отставляя в сторону тарелку с жидкой ухой, откладывая сеть, которую пытался починить, – с какой-то неприятной, виноватой поспешностью, словно этому требовательному голосу ни в коем случае нельзя было отказать.

– Папа! – возмущенно повторил мальчик, но ответа так и не дождался. Постояв ещё с полминуты, он полез к Серёже на колени.

Протискиваясь, он наступил мне на ногу и качнул стол – налитая доверху, нетронутая Сережина кружка выплюнула на клеёнку коричневатую прозрачную лужицу. Я сжала зубы. Ему пять лет, сказала я себе в тысячный раз. Всего пять. Молчи.

– …ружей у вас сколько? – говорил как раз Анчутка. – С калашами только дураки охотятся. Фиг попадешь. Да и патронов у нас – хрен да ни хрена.

– Да не в ружьях дело, – не отвлекаясь, отвечал Серёжа, отводя руки мальчика – уже вскарабкавшись к нему на колени, тот крепко взялся своими маленькими ладонями за Серёжин подбородок, безуспешно пытаясь развернуть к себе его лицо. – Семеныч сказал, тут зверя нет. Не вокруг базы – сам подумай: тут дым, запахи… Нужно подальше уезжать, но места знать надо, а мы их не знаем, я зимой тут раньше не был никогда.

– Так он тебе и рассказал свои места, Семеныч твой, – усмехнулся Анчутка, – когда у него полно своих ртов.

Сережа нахмурился и отцепил, наконец, от себя мальчика, по-лемурьи висевшего у него на плече, и, не глядя, поставил его на пол.

– Он был отличный мужик, между прочим, Семёныч, – заметил он сухо и неприязненно. – И остальные тоже.

– Что ж вы их тогда оставили – так, – тихо, угрожающе отозвался Анчутка, внезапно подаваясь вперёд, – стол страдальчески всхлипнул и покачнулся, снова выплёскивая чай из кружек. – Этих ваших отличных мужиков. Сколько они там пролежали – месяц? Больше? Они к кроватям примёрзли, понял? Их вместе с простынями вытаскивать пришлось. Еще немного – их бы лисы какие-нибудь жрать начали, или кто тут водится – и Семеныча твоего, и баб, и… – Тут он взглянул на мальчика, стоявшего теперь ровно посередине между ним и Серёжей, и осёкся.

– Ты конфеты принёс? – серьёзно спросил мальчик. – Мама сказала, можно одну в день только.

И тогда этот большой сердитый человек вдруг опять улыбнулся и, легонько подтащив к себе мальчика, взлохматил его тонкие и светлые, отросшие за четыре месяца волосы.

– Мама сказала? – спросил он. Мальчик кивнул и нетерпеливо дёрнул головой, уворачиваясь от огромной чужой ладони.

– Поищу, – пообещал ему Анчутка. – Посмотрим, может, и остались у меня твои конфеты. Ты вот что, – продолжил он, обращаясь уже к Серёже, – ты давай, поехали завтра со мной, покатаемся тут вокруг немножко – у нас снегоход, ну, ты видел, наверное, бери своё ружьё, может, следы какие-нибудь отыщем – охотники из нас еще хлеще, чем рыбаки, но просто так на заднице сидеть – так мы точно тут передохнем.