Живые люди

– Точно, – сказал Серёжа почти весело, с каким-то отчаянным вызовом. – Она совсем свежая, и разобрать ее будет нетрудно. Ну, почти нетрудно. Сначала мы снимем шифер с крыши, а потом нужно будет подписать венцы – я видел, как это делается, нужны крепкие веревки, ну или тросы автомобильные, снимаешь бревна по одному, связываешь тросом, цепляешь к машине и тащишь по льду. Если слить весь оставшийся дизель в пикап, нам хватит ходок на десять, столько даже не понадобится, а потом надо будет просто выбрать место здесь, на острове, и сложить так же, как было.

– Недели полторы нужно, – задумчиво протянул папа.

– Максимум – две. Они обещали помочь, – кивнул Серёжа. – Только это нужно делать прямо сейчас, пока лед еще крепкий.

– Да делай. – Андрей сложил руки на груди. – Делай. У тебя есть план, у тебя есть помощники, ты же отдал им свою машину, ты даже отдал им ружьё – своёружьё.

– А ты? – раздался вдруг голос позади меня; обернувшись, я увидела Мишку, стоявшего посреди комнаты, подняв плечи и отведя назад руки, словно вот-вот собираясь прыгать с вышки. Нижняя губа у него дёргалась. – Ты что будешь делать?

– А я при чём? – Андрей расслабленно пожал плечами. – У меня нет ни плана, ни ружья. Мне-то зачем две недели таскать брёвна по льду – только для того, чтоб порадовать двух капризных сук?

И Мишка прыгнул.

Каким-то непостижимым образом он сразу оказался прямо напротив Андрея, точнее – у него под подбородком; на мгновение мне показалось даже, что сейчас Мишка схватит его за грудки, или, может быть, боднёт прямо в перекрестье нарочито сложенных рук, – но он только застыл в напряжённой, непонятной позе и задрал голову так, что я увидела его всклокоченную вихрастую макушку.

– Ты будешь ловить рыбу, – сказал он звонко. – Ты будешь рубить дрова. Ты будешь делать всё, что мы не успеем, пока будем строить баню, понял?

– Тебя забыли спросить, – Андрею пришлось нагнуть голову, чтобы ответить; он произнес эти три презрительных слова и улыбнулся неприятно, коротко; на самом деле, он просто поднял уголки губ вверх и тут же снова опустил их.

Мне достаточно было взглянуть на него – огромного, царственно раздутого рядом с моим тощим, узким мальчиком, чтобы я немедленно почувствовала, как все мышцы – все без исключения – напрягаются в моём теле, готовые бросить меня вперёд, между ними. Я ударю его первая, занесу руку за спину и ударю, с размаху, сжатым кулаком, я никого и никогда не била вот так – яростно, наотмашь, но если он качнётся вперёд хотя бы на миллиметр, если он только позволит себе.

Мишка опередил меня. Он прижал руки к телу, плотно, отчаянно, низко наклонил голову – его лохматая макушка пропала из поля зрения, – повернулся боком к этому большому, широкому, пренебрежительному мужскому силуэту, нырнул вперёд и вниз, выставив острое худое плечо, и толкнул, толкнул не глядя, безнадёжно. Презрительная улыбка сползла – возмущённо, – уступив место совершенно другой гримасе; вот сейчас, подумала я, сейчас, и приготовилась.

Серёжа оттёр Мишку в сторону лёгким, необидным движением и через какое-то мгновение – крошечное, неуловимое, они оба – Серёжа и Андрей – были уже снаружи, на мостках, а потом – сразу, без перехода – оказались внизу, под мостками, взметнув маленькую беспомощную вспышку снежной пыли; миг – и они уже лежали, сцепившись, тяжело дыша, неловко разбросав ноги. Ещё миг – и натужные объятия распались, – и они поднялись, перепачканные белым, с плотными кусками снега, отваливавшимися от их одежды при каждом движении.

Не опуская рук, но и не сближаясь, словно всё ещё надеясь, что неприятное это дело решится вот так, без единого удара кулаком, они качались друг напротив друга, и пар – густой, молочно-белый – растворялся над их головами; а потом Серёжа выбросил вперёд правую руку – медленно, словно бы неохотно, но замах вышел какой-то кривой, безо всякой хлёсткости, так, что когда его ладонь царапнула, наконец, Андреев подбородок, пальцы даже не успели еще до конца собраться в кулак. Получился скорее шлепок, а не удар, на который Андрей ответил таким же вялым, угловатым тычком в Сережино плечо – не сразу, секунд через пять, как будто на самом деле им вовсе не хотелось этого делать, как будто им не хватало еще повода бить друг друга всерьёз.

Мишка рванулся было к двери, расталкивая нас, столпившихся у входа безмолвной пассивной толпой, но я схватила его сразу двумя руками – за рукав и за ворот свитера, изношенная шерсть жалобно затрещала; «не смей», сказала я сквозь зубы, «не лезь», сказала я, «стой».