Живые, пойте о нас!

Утреннее солнце ударяло в высокие окна казарм. В 7.00 по горну и пронзительной трели боцманских дудок матросы вскакивали, заправляли койки, умывались. И сразу же бросались к репродуктору. «От Советского Информбюро…» Слушали сводки, вести с фронта. Расходились хмурые, услышав уже привычное: «После упорных боев наши войска…»

— Опять отходят…

В эти дни в Электроминной школе, носившей имя героя-матроса Анатолия Железнякова, в Школе оружия, названной именем первого военного комиссара Балтийского флота Ивана Сладкова, и в других школах Учебного отряда командование получало от матросов и преподавателей сотни рапортов: «Пошлите на фронт…», «Прошу отправить на передовую…».

Командир Учебного отряда Владимир Нестерович Лежава, военком Андрей Федорович Петрухин читали эти листки, прекрасно понимая настроение моряков. Любой из командиров сегодня же сам с радостью пошел бы на фронт.

Митинг как бы разрядил чувства, накопившиеся в сердцах многих.

Как гудел просторный, вымощенный булыжником двор под ударами матросских каблуков!

— Под знамя смирно!

Это зычный голос любимца краснофлотцев лейтенанта Александра Петровича Зорина. Никто, кажется, в Учебном отряде не умел подать команду лучше. Тысячи моряков замерли в строю… Выносят знамя. Алое, оно плывет вдоль рядов, шелковым краешком касаясь взволнованных, разгоряченных лиц. Словно ветер пронесся с моря или с огненных полей войны. Где бы ты ни был, моряк, куда бы ни занесла тебя судьбина, в самые лютые часы испытаний, всюду ты будешь чувствовать этот трепет, ощущать, как незримо осеняет тебя священное боевое знамя.

Слово предоставляется военкому Учебного отряда Андрею Федоровичу Петрухину. У него доброе лицо, сильные руки мастерового. Моряки знают: Петрухин вырос в шахтерской семье, в комсомол вступил в год его основания. Говорит, словно размышляет вслух, медленно, выбирая самые нужные, правдивые слова.

— Еще недавно, товарищи, вы знали войну только по кинокартинам «Чапаев», «Мы из Кронштадта». Теперь война ворвалась к нам на родину — страшная, кровопролитная. Есть среди вас белорусы и украинцы из сел и городов, где бесчинствует враг. У стен Ленинграда вы сражаетесь и за ваши родные места. У меня лежат ваши рапорты с просьбой послать на фронт. И я думаю, что скоро исполнится ваше желание. Я буду вместе с вами. Поклянемся же друг другу, нашим матерям и отцам стоять до конца! Умрем, но не сдадим город Ленина!

Угрожающий гул моторов прервал речь военкома. Над Кронштадтом тоскливо и протяжно завыли сирены.

Сигнал воздушной тревоги был дан, когда над островом уже ожесточенно забили зенитки, а в небе стало черно от фашистских самолетов. Это начался очередной налет. Тем, кто не был приписан к боевым постам, полагалось уйти в убежища, подвалы, земляные укрытия. Но краснофлотцы, рассредоточиваясь, предпочитали не прятаться. «Юнкерсы» шли к гавани, с надсадным воем пикировали на корабли. Бомбы взрывались на пирсах, у бортов кораблей, в цехах Морского завода.

Лишь к вечеру прозвучал сигнал отбоя воздушной тревоги. «Пусть они будут прокляты! — услышал Ворожилов. — На фронт нам, ребята, надо!»

Андрей Трофимович подумал о старом доме, совсем рядом с гаванью, где жила его семья. Он знал характер своей Прасковьи Тимофеевны. Наверное, жена с детьми не стала спускаться в убежище. Что ж, может, она и права! Да и куда там прятаться, — подвал не спасет от прямого попадания. А так дом крепкий. Если бомба разорвется рядом, выдержит.

Беспокоился о своей жене, о ребятах и комиссар Петрухин. У тех, чьи семьи в тылу, на душе было не намного легче.

Семья преподавателя Школы оружия Вадима Федорова — жена Зина и сын Валерий — была эвакуирована в тыл. Он часто писал им, но ни разу не получил ответа на свои письма.

Федоров был призван на флот во время финской войны, после окончания с отличием физико-математического факультета Московского университета. Спортсмен, не раз участвовавший в дальних туристских походах, повидавший много прекрасных уголков нашей родины, он полюбил и этот островной город с его традициями, памятниками, зеленью Петровского парка, розовыми свечами цветущих каштанов.

Вадима интересовала история Кронштадта. Раскрывая в читальне городской библиотеки старинные книги, он слышал голоса российских адмиралов, матросов — героев революции.

Для него все было ясно, определенно, подчинено строгому распорядку. Он, интендант третьего ранга, преподаватель общей электротехники, вместе со всеми готов идти туда, куда велят долг и совесть.

…Кронштадт был насторожен. Моросил дождь. Холодный ветер срывал с кленов багряные листья. Он гонял их, вихрил у ног.

На почте у окошка с надписью «До востребования» уже хорошо знавшая Федорова девушка сказала:

— Вам снова ничего нет. Пишут…

«Пошлю им еще одно письмо», — решил Вадим.

«Привет, дорогая Зинушка! Привет, Лерик! — писал Вадим. — …Надеюсь, что ты получаешь мои письма.

У меня все по-старому, изменений никаких нет. Пиши подробнее о Лерике, как его здоровье. Ведь ты понимаешь, как он мне дорог…

Не могу хладнокровно смотреть на маленьких детишек, перед глазами сразу возникает Лерик…