Живые тридцать сребреников

Нужно успокоиться. Все хорошо, ничего не случилось и не случится. Никто не появился ни сзади, ни сбоку, ни сверху. Дело сделано. Мира развернулась и направилась сначала в сторону маяка, а затем, не останавливаясь, к станции «Северный полюс».

Как только на обратном пути появилась связь, спасателям ушло сообщение:

«Виктор, „смотритель маяка“, ушел к озеру и не вернулся».

* * *

Тянулись бесконечные секунды, через стадии минут и часов превращавшиеся в томительные дни. Мира молилась, и только это помогало держать себя в руках. На пятый день папа сообщил, что батюшку Виктора признали погибшим, а следующим утром это пришло официальное подтверждение.

Все получилось.

Не сказать, что Мира вздохнула с облегчением. Наоборот. Хотелось ускорить время, душа рвалась наружу, а тело казалось каким-то игрушечным, жалким и никому не нужным. До полного перегорания нервов и мыслей оставался один шаг. Не дай Бог, ее медицинские показатели заинтересуют комиссию по здоровью, и у той появятся вопросы. Вывести живущую, как во сне, Миру на чистую воду труда не составит. Только бы пронесло…

И почему она казалась себе никому не нужной? Это неправда. Куда бы ни стремилась душа, тело оставалось жить в бренном мире, и оно принадлежало определенному мужчине. Как сказано в Евангелии от Матфея: «Так что они уже не двое, но одна плоть. Итак, что Бог сочетал, того человек да не разлучает».

До дня выбора партнеров оставалось двое суток. Мира набрала номер Сергея.

Он ответил не сразу. Наверное, рядом с ним кто-то был. Мира понимала, что ее уход, скорее всего, толкнул партнера в объятия той же Амелии или кого-то еще. Это было не важно. Важное решится сейчас, и от этого зависит, будет ли у них с Сергеем общее будущее.

— Здравствуй, — сказала она.

Сергей молчал. Он смотрел на нее. Рядом с ним никого не было, но комнату Мира не узнала. Сергей переехал к кому-то. Ей не хотелось знать к кому, прошлое должно остаться в прошлом.

Она выдохнула и вновь набрала воздуха:

— Прости меня. Я ушла не от тебя, не к кому-то, а потому что не могла в тот момент поступить по-другому. Я должна была быть со всеми. Если получится, позже я все объясню. Если позволишь.

Нужно было лучше подготовиться к разговору, слишком много «я»: я ушла, я должна, я объясню… В первую очередь Сергею интересен он сам и, хочется надеяться, еще то, что связывало и связывает его с Мирой. Об этом и надо говорить.

— Если ты простишь меня, — она собралась с духом и резко выдохнула: — я хотела бы вернуться к тебе.

В лице Сергея что-то дрогнуло. Чувствовалось, как его душа рвется что-то сказать, и все же он молчал.

— Ты — мой мужчина, мой муж, — продолжила Мира. — Через два дня я приеду. Моя мечта — жить с тобой. Вместе. Навсегда. Решение за тобой.

Она отключилась.

Лоб вспотел, сердце колотилось так, что через миг могло разбиться о грудную клетку. Главное сказано. Теперь ее дело — ждать.

О возможном ответе сказали глаза Сергея: он не простил, но продолжал любить. Значит, надежда есть.

На Калимагадан прилетел Николай — по заранее обговоренному плану. Сначала в грузовой отсек яхты загрузили не живого, но и не мертвого батюшку Виктора, затем Николай взял на борт Миру и еще несколько человек и взял курс на Столицу.

При подлете яхту просветили, количество пассажиров совпало с заявленным, пришло разрешение на посадку. Этот момент папа считал одним из самых опасных: в систему распознавания могли ввести неизвестные ему новшества.

Слава Богу, их не оказалось. Власть не позволяла себе контролировать народ больше, чем об этом было известно каждому. Авторитет власти стоял на доверии: люди доверяли тому, кто доверял им. Чрезмерное вмешательство в личную жизнь вышло бы властям боком, им хватало проблем с тем единственным секретом, который хранили и, как в случае с Вадиком, иногда утрачивали гвардейцы. Тогда принимались срочные меры, опять же с участием гвардии. Ради большого стоило жертвовать малым. Если же кто-то по умыслу или недоразумению проникнет в Столицу нелегально, его вычислит первая же камера наблюдения. Поводов беспокоиться у комиссаров и гвардии не было.

Когда человек выступает против могучей техники, выиграть можно, лишь если знать ее проблемные места. Любую технику и программы, по которым она действует, придумали люди, а они, во-первых, несовершенны и иногда ошибаются, а во-вторых, в их задачу не входило создать нечто неконтролируемое. Наоборот, чересчур самостоятельного электронного интеллекта власть боялась больше, чем проблем от неидеальности программ, и в технических заданиях на проектировку это оговаривалось.