Живым не брать

Макс открывал глаза и прислушивался. В комнате было тепло и тихо. Хозяйка мерно посапывала на своем ложе. Но едва он снова закрывал глаза, ему опять начинало казаться, что женщина изнывала от того же желания, которое мучило и сжигало его самого.

Физически и нервно Макс был вымотан до изнеможения, ему бы спать и спать, приходя в себя, но усталость не уменьшала давления гормонов на его желания. Наоборот, те становились все более агрессивными и не поддавались усмирению. На ум приходили воспоминания о Галине Федоровне…

– Иди ко мне…

Этот призыв прозвучал столь явственно, что начни Макса кто-то пытать в старании выяснить правду, он стоял бы на своем и доказывал: хозяйка сама его кликнула. Макс отбросил попонку, встал и, осторожно ступая босыми ногами по дерюжным половичкам, двинулся к кровати. Пес, лежавший на подстилке у подоконника, угрожающе зарычал. Негромко, а лишь вполголоса, будто предупреждал гостя о греховности его намерений и о своем неудовольствии этим. Макс подошел к кровати, приподнял край одеяла и забрался под него. От женщины пахло пьянящей свежестью – ароматом чистых волос, сдобой теплого тела, легкой, едва уловимой пряностью пота. Макс глубоко вздохнул и обнял хозяйку. Наткнулся на её ситцевую ночную рубаху, приподнял подол и сжал руками разогретое крепкое тело.

Женщина, внезапно проснувшись, быстро поняла, в чем дело.

– Ты что, варнак, задумал?!

Она дернулась, стараясь оттолкнуть от себя Макса, но тот не хотел уступать. Теперь свои желания он уже окончательно приписал хозяйке и, пытаясь поймать её губы своими, тупо бормотал присказку Иннокентия Шарова: «не долго билася старушка…»

Однако женщина была иного мнения о себе и «гусаре», который пытался её обратать. Резким толчком она отбросила Макса к краю кровати, тот соскользнул с матраса и задницей грохнулся о пол.

– Шер! – позвала хозяйка, и тут же рядом с Максом возник огромный пес. Он скалил большие желтые зубы и дышал в лицо Максу жарким утробным запахом. Глаза собаки горели злым янтарным блеском.

– Ну-ка, встань!

В голосе хозяйки прозвенела командирская властность – ни дать, ни взять прапорщик Гусь, оставалось только услышать «гавно такая».

Макс послушно встал.

Он мог бы, да что там мог, обязательно попытался бы сопротивляться, но на стороне хозяйки был убедительный аргумент. Овчарка, слегка порыкивавшая, находилась у самых его ног и одного движения челюстей ей хватило бы на то, чтобы начисто откусить Максу вместилище его мужского беспокойства, вместе со всем, что к нему прилагалось.

Хозяйка открыла дверь на улицу. С реки в дом дохнуло промозглой сыростью.

– Вон отсель!

– Ты что, – пытался охладить её порыв Макс, – совсем сдурела?

– Я?! – В этот восклик хозяйка вложила все чувства, обуревавшие в тот момент – удивление, возмущение, злость и даже отвращение.

Все, что переполняло и жгло её душу, нашло выражение в одном движении. Хозяйка резким толчком голой пятки наподдала Максу в зад.

– Пошел вон, пес шелудивый!

Шер яростно зарычал, готовый броситься на обидчика, но строгий окрик остановил его.

– Сидеть!

Минуту спустя из домика под ноги Максу вылетели его шмотки, сушившиеся у печи. Усевшись на штабель бревен, Макс оделся. Потом спустился к причалу. Влез руками под днище опрокинутой плоскодонки, где оставил оружие, взял свой автомат. Поначалу у него возникло желание полоснуть очередью по окнам домика, и даже если он не убьет неблагодарную дуру, она запомнит эту встречу и свою деревенскую глупость.

Почему бакенщица «дура» и за что должна быть ему благодарной Макс не думал. Это мелочи, если ты зол на кого-то.

И все же благоразумие взяло верх. Он и без того совершенно бесцельно пожег немало патронов, и нужно было беречь те немногие, что у него остались.

***

На пологом зеленом берегу Аркуна собрались люди – человек может сто – сто пятьдесят. Сюда к дебаркадеру по субботним и воскресным дням катер притаскивал большую баржу, в которой привозил народ прибрежных сел и деревень на районное торжище.

Светлый Ключ – поселок большой, на три тысячи домов, не меньше. Правда, дома не городские, многоэтажные, а индивидуальные сельские – рубленные с русскими добрыми печками, от которых зимой шли тепло и сухость. Здесь отродясь не бывало двух вещей, которые вне зависимости от количества делают деревню – селом, село – городом. Здесь не было церкви и тюрьмы. Церкви потому что населенный пункт был новым, советским. Тюрьмы – по причине удаленности от торных дорог.