Живым не дамся смерти 1/2

И после этого краткого опросника в принципе медицинская картина полностью вырисовывается на этого только с виду зажиточного гражданина Эллады, а так-то его с утра до вечера грызёт его беспредельная скупость и прижимистость, отчего он и ест что попало, пьёт тоже самое и вообще пытается питаться божьим духом. Из чего сразу вырисовывается достойный жизни этого человека эпикриз, являющийся всегда отражением жизненных инициатив человека. – Вы, гражданин, самоед. И с этим ничего не поделаешь бесплатно.

– И здесь из меня дурака хотят сделать, кровопийцы. – Ставит свой эпикриз гражданин с большим сомнением в сторону людей от так называемых медицинских наук.

Что же касается Лаврентия, то он не так сразу категоричен к Илье, а он ему ещё даёт шанс оправдаться.

– А вы, голубчик, какого хрена здесь делаете? Здесь, если вы ещё не просекли своим недальновидным умишком, посторонним вход воспрещён. Или я о вас чего-то не знаю и вы так сказать, не совсем посторонний. – С вот таким посылом смотрит Лаврентий на Илью. А Илья, неся в себе с самого детства стойкое уважение к людям в белых халатах, особенно если эти халаты имеют на себе следы от работы с неуёмными и бывает что и бесноватыми пациентами, кому не помешает вставить челюсть и лучше будет консервативным способом, через кулак, несколько в себе замешковался сперва, не зная, чем оправдать своё здесь появление. И кто знает как бы дальше разговор пошёл, если бы тут к нему не пришёл на помощь фельдшер, пояснив его здесь появление тем, что ему, мол, этот тип на каталке, жизнью обязан.

Но Лаврентия всё это всё равно не устраивает уже и не поймёшь из-за каких причин, – из-за стойких противоречий с фельдшером или же его следованию правилам приёмного отделения, где право вмешиваться во внутреннюю жизнь человека имеют лишь люди с медицинским образованием, – и он требовательно так вопрошает. – И что с того? – А так как этот вопрос Лаврентия в себе несёт философствование и всякого рода диалектику, а на это всё Илья не подряжался объясняться, отлично одновременно понимая, что в этих сферах Лаврентий его легко положит на лопатки, используя свои эксклюзивные знания биологии человека и его нервные окончания, – возьму эту падлу на рефлексах, – то Илья считает нужным не отвечать на этот провокационный вопрос Лаврентия.

А Лаврентия и в правду, что за такая падла, берёт и начинает использовать своё служебное положение в личных целях, заявляя следующее. – Попрошу вас на выход отседова.

– И куда ж? – как с ним (Ильёй), так и он будет отвечать Лаврентию.

– В общий коридор. Там можете подождать новостей о состоянии… – на этом месте Лаврентий переводит свой взгляд на поступившего пациента, затем опять смотрит на Илью и задаёт возникший прямо сейчас вопрос. – Кстати, вы не в курсе, как зовут вашего спасённого.

На что Илья хотел было заметить столь удивительно скрупулезному врачу Лаврентию, что он приходит на помощь людям не по своему знакомству с ними, а по зову сердца (хотя в этом вопросе он с лукавил), и если кто-то об этом типе с точностью до волоска на голове знает, то этот тот кирпич, который счёл необходимым упасть на голову именно этому человеку. И как он, философски тоже умея мыслить, понимает, то это всё не какая-то там случайность. И если это так, а это так я вас уверяю, то этот кирпич точно в курсе того, кого он решил отправить на тот свет.

Но Илья опять не сумел поставить на место Лаврентия, перебитый всё тем же фельдшером, и в самом деле во всех дырках затычка, и в вопросе настороженного к нему отношения со стороны Лаврентия, Илья, пожалуй, займёт сторону Лаврентия. Кто хоть не так разговорчив и бывает что помалкивает. А этот фельдшер, как уже про него понял Илья, вообще язык не умеет держать за зубами, и какая может для него существовать врачебная тайна. Да он всё о тебе расскажет и выскажет, стоит только найти должный подход, через склянку спирта, к фельдшеру.

– Что скажите доктор о Соломоне Андреевиче? – задастся вопросом к фельдшеру перехвативший его в курилке взволнованный человек, судя по тому, как он путает, куда деть сигареты в своих руках, тыча ими в фельдшера, уже прекратившего сопротивляться этому давлению на себя в виде сигаретного подкупа и взявшего пачку сигарет у этого нервного прохожего.

– О Соломоне Андреевиче? – переспросит многозначительно подошедшего фельдшер, как бы испытывая его характер на крепость убеждений и верность своему слову.

– О нём самом. – Подтверждает силу своего слова и воли подошедший.