Живым приказано сражаться

– Прежде всего они обнаружат наш отряд. Мы с комиссаром, – тронул он за плечо Отаманчука, – выступим уже через час и, разбившись на группы, займем позиции по северному склону Волчьего оврага. Причем три группы Отаманчука, которые будут на правом фланге, первыми встретят фашистов и первыми начнут отступать, уводя их вдоль болота к Чертовым камням. А мы, три группы левого фланга, будем держаться более стойко и отойдем лишь тогда, когда группы Отаманчука будут у нас в тылу. Там, в камнях, мы соединимся и с бойцами, отходящими из лагерей. Причем бой завяжем сразу же, на рассвете, когда, судя по всему, еще не развеется утренний туман. Вы же, как только фашистские цепи пройдут мимо брода, выходите по тропе, пробираетесь к Волчьему оврагу и уходите по нему к Лебяжьим хуторам. Между ними, вы знаете, сады, перелески, овраги. Попытайтесь проскочить ими к Медоборскому лесу.

– А вы? – сразу же спросил Иванюк. – Как вы потом?..

– Это уже детали, – спокойно ответил Беркут. – У нас наиболее подготовленные люди. До вечера продержимся, а там – исходя из ситуации.

Иванюк и Роднин переглянулись и сразу же посмотрели на ручные часы.

– Думаешь, этот ганнибальский маневр удастся? – нерешительно спросил Роднин, однако Беркут понял: командир отряда задал этот вопрос только потому, что чувствовал себя неловко.

– Должен. Ведь другого пока не придумали.

– Ты, конечно, жертвуешь и собой, и группой, а ребята у тебя действительно подобрались что надо. Но жертвуешь, надо признать, мудро, расчетливо, по-партизански, так что…

– Зря теряем время, – остановил его Беркут, поднимаясь и давая понять, что пора расходиться. – Немедленно выводите людей на болото. Мы же займемся подготовкой своих групп.

* * *

– Крамарчук еще не вернулся? – первое, что спросил Беркут у Отаманчука, когда командиры отрядов и Долват ушли.

– Пока нет. Очевидно, не могут прорваться в лес.

– Скорее всего они не вернулись, потому что не сумели выполнить задание. Пока не сумели. Но, наверно, понимают: если лес оцеплен и готовится большая операция, Штубер с остатками своего войска тоже сунется сюда. Он в отчаянии. Уничтожив два подсадных отряда, мы уже списали его группу со счетов командования. А гауптштурмфюрер – человек самолюбивый, поэтому сам полезет в пекло. Только бы Крамарчуку и Мазовецкому не прозевать его.

– Они постараются. Как ваша нога, лейтенант?

– При чем здесь моя нога?

– С таким ранением трудно будет вести бой, а еще труднее – отходить к Чертовым камням. Думаю, вам следует остаться на болоте. Вместе с Родниным, Иванюком, с остальными ранеными.

Громов удивленно посмотрел на Отаманчука и, поиграв желваками, тихо, но властно приказал:

– Поднимайте людей, комиссар. Готовьте их к выступлению. Сколько у нас в строю, без группы Крамарчука?

– Восемьдесят семь.

– Разбейте на шесть групп. И постройте. Только очень быстро. Да, костры не гасить. Наоборот, получше разожгите. Если появится их самолет, пусть пилот считает, что мы в лагере.

* * *

…А ведь он мечтал навестить Марию. Фельдшер заверил Громова, что дней через семь рана окончательно заживет, и тогда… Где эта Гайдуковка? Очевидно, недалеко от Лазаревки, в которой Крамарчук и Мазовецкий оставили Кристич. Во время последней встречи (очень короткой, когда он ночью тайком пробрался в Квасное) они с Марией договорились, что, если она заметит опасность, сразу же уходит в Гайдуковку, к своей дальней родственнице.

Андрей понятия не имел, где находится это село, но расспрашивать у Марии уже не было времени. В отряде о нем тоже почему-то никто ничего толком не знал. Одни говорили, километров за сорок, другие – за шестьдесят. Впрочем, где бы эта Гайдуковка ни находилась, он найдет ее.

Почти год Мария прожила в соседней области, и Громов ничего не знал о ней. Но весной, раздобыв у местного старосты справку, удостоверявшую, что владелица ее – благонадежная сельская учительница Ольга Подолянская, Мария переехала в Квасное. Работать в школу она, однако, не пошла, сразу же устроилась санитаркой в больнице. Находиться в этих краях для нее было очень рискованно. Тем не менее Кристич решилась на это.

С той поры она не раз передавала через Роденюка в отряд бинты и медикаменты, но Беркут сумел повидаться с ней только четырежды. Четыре вечера – вот все, что было отпущено им судьбой. Увидеться с ней в пятый раз помешало ранение. А ведь за день до этого идиотского случая он договорился с Долватом (в лагере все знали, что Долват взялся обучать Беркута верховой езде, но никто не догадывался, что обучение это уже дважды проходило в ночных скачках к Квасному) провести еще одни «кавалерийские маневры».