Жизель

Члены депутации были несколько обескуражены, но тут же выяснилось, что они сказали еще не все. Они, насколько это было возможно, проследили путь этих животных и пришли к выводу, что последние могли появиться только со стороны поместья Мамбери-Грендж.

– А кто там живет? – спросил я.

Выяснилось, что там года три-четыре назад поселился доктор Диксон.

Это обстоятельство толкнуло Билла Парсона сделать вклад в нашу историю. Только Билл поначалу долго колебался, делать ли ему этот самый вклад.

– А это будет кан… конфиденциально? – спросил он.

На много миль кругом здесь все знают, что главный интерес Билла – чужие кролики. Я заверил его, что тайна будет соблюдена.

– Тогда ладно. Дело, стало быть, такое, – начал он. – Месяца эдак три назад…

Очищенная от второстепенных деталей, история Билла сводилась к следующему: так сказать, обнаружив себя на территории Мамбери-Грендж, он вздумал полюбоваться новым крылом дома, пристроенным доктором Диксоном сразу же после его вступления в наследство. О пристройке ходило много слухов, и, увидев полоску света между занавесями, Билл решил воспользоваться благоприятным случаем.

– Я вам точно говорю, дурные дела там творятся, – сказал он. – Перво-наперво увидел я у дальней стены клетки, да еще с эдакими здоровенными решетками. Лампа там висит так, что я не смог разобрать, кто сидит в клетках, но и то сказать – зачем они нужны в доме-то? А когда я подтянулся на руках, чтобы рассмотреть получше, то посреди комнаты увидал страшенную штуковину. Жуть какую. – Он сделал паузу и драматически задрожал.

– И что же это было? – спросил я спокойно.

– Это… трудновато объяснить… В общем, оно лежало на столе. И смахивало, пожалуй, больше всего на белую подушку, но только шевелилось. Вроде бы легонько дергалось, рябью покрывалось, понимаете ли…

Я не очень понимал. И сказал:

– Это все?

– Не совсем, – ответил Билл, с видимым наслаждением подбираясь к кульминационному пункту своего рассказа. – Вообще-то оно было бесформенным, но кое-что у него все же оказалось: пара рук, человеческих рук, что торчали по бокам!

Я отделался от депутации, пообещав рассмотреть заявление в кратчайшие сроки. Когда, закрыв дверь за последним посетителем, я повернулся, то обнаружил, что Альфреду нехорошо. Глаза его за стеклами очков пылали, тело трясла крупная дрожь.

– Сядь-ка, – посоветовал я, – а то у тебя что-нибудь сейчас отвалится.

Я предчувствовал, что мне предстоит выслушать целую диссертацию, и уж, конечно, она сможет достойно конкурировать с тем, что нам только что сообщили. Но Альфреду хотелось сначала узнать мое мнение, и он мужественно боролся, с трудом удерживая собственное. Я решил пойти ему навстречу.

– Дело в действительности куда проще, чем кажется, – сказал я. – Или кто-то все же разыграл деревенщину, или там в самом деле оказались какие-то необыкновенные животные, в описании которых эти вахлаки за время пересудов все перепутали.

– Но ведь они согласны насчет рук и панцирей! – взвился Альфред.

Тут он был прав. А руки, во всяком случае кисти рук, были отличительным признаком того, похожего на подушку, предмета, который Билл видел в Мамбери-Грендж…

Альфред напомнил мне еще о некоторых обстоятельствах, из коих явствовало, что я ошибаюсь, а затем выдержал многозначительную паузу.

– До меня ведь тоже доходили кое-какие слухи насчет Мамбери-Грендж, – заявил он мне.

– Например?

– Ничего определенного, – признался он, – но если все сопоставить… Во всяком случае, дыма без огня…

– Ладно, выпаливай, – пригласил я.

– Я думаю, что мы напали на след чего-то очень серьезного. Чего-то такого, что расшевелит наконец людскую совесть касательно тех жестокостей, которые творятся под прикрытием вывески научных исследований. Знаешь, что, по моему мнению, происходит под самым нашим носом?

– Валяй, валяй, – поощрил я его хладнокровно.

– Я думаю, что мы имеем дело с супервивисектором, – ответил Альфред, многозначительно подняв палец.

Я нахмурился:

– Не понял. Либо – вивисекция, либо – не вивисекция. Супервивисекция просто…

– Я хочу сказать, что мы имеем дело с человеком, который оскорбляет Природу, уродует Божьи создания, гнусно искажает истинный облик тварей Господних, пока они не станут неузнаваемыми полностью или в частностях. Облик, которым они обладали до того, как он этот облик стал изменять, – пояснил Альфред весьма туманно.

Только теперь я стал понимать, какую теорию выдвинул мой коллега на этот раз. Его воображение отхватило огромный кус пирога, и хотя дальнейшие события показали, что въелся он и не так уж глубоко, но тогда я расхохотался.