Жизнь

– Смотри, через пятнадцать минут он будет здесь. Сейчас придет и заберет тебя в интернат.

И тогда я обкакался. Мне в ту пору было шесть или семь.

– Ма-а-ам! – я на коленях, прошу и умоляю.

– Ты мне осточертел. Ты мне больше не нужен.

– Ну мам, ну пожалуйста!

– А еще скажу отцу.

– Ну ма-а-ма-а-а!

Жесткое испытание. Дорис была неумолима – продолжала в таком духе примерно час. Пока я не уснул в рыданиях – и только потом понял, что никакого “кого надо” не существует и она мне наврала. Понять бы еще почему. Ну в самом деле, не из-за кучки же гнилых помидоров. Наверное, мне нужно было преподать урок: “Так себя вести нельзя”. Дорис никогда не была мамашей-надзирательницей. Она просто говорила: “Все будет так-то и так-то, пойдешь туда-то, сделаешь то-то”. Но уж в тот раз она нагнала на меня страху божьего.

Хотя, по правде, богобоязненностью наша семья не отличалась. Среди моей родни нет ни одного, кто был бы связан с организованной религией. Вообще никого. Один мой дед был закоренелым социалистом, и бабушка, кстати, тоже. Церковь, религиозный культ считались чем-то, чего нужно остерегаться. Никто не спорил с учением Христа, никто не говорил, что Бога нет и все в таком духе. Просто подразумевалось, что от религиозных сборищ нужно держаться подальше. К священникам относились с большим подозрением: увидишь на улице человека в черном сюртуке – переходи на другую сторону. И поосторожнее с католиками, эти даже похитрее будут. У моей родни на все это не было времени. И слава богу – по воскресеньям и так было скучно, а стало бы еще скучнее. Мы никогда не ходили в церковь и даже не знали, где она находится.

Я отправился в Дартфорд с моей женой Патти, которая никогда там не была, и дочкой Энджелой, которая нас повсюду водила, потому что, как и я, выросла в Дартфорде под присмотром Дорис. Мы стоим на Частилиан-роуд, и вдруг из соседнего заведения – крохотной “унисекс”-парикмахерской под названием Hi-Lites, максимум клиента на три, – вываливается где-то штук пятнадцать молодых парикмахерш хорошо мне знакомого возраста и типажа. Жалко, что всего этого не было здесь в мою бытность. Унисекс-салон. Представляю, что бы сказал на это хозяин овощного магазина.

В следующие несколько минут происходит следующий, хорошо знакомый по опыту диалог.

Фанатка. Извините, пожалуйста, не дадите нам автограф? Напишите – для Энн и всех девушек из Hi-Lites. Или заходите, мы вас пострижем. Вы сейчас случайно не на Денвер-роуд, где жил Мик?

К. Р. Следующая улица, да?

Фанатка. И напишите еще для моего мужа.

К. Р. О, вы замужем? Вот черт.

Фанатка. А что такое? Может, все-таки заглянете в салон… Сейчас, только бумажку найду. Мой муж офигеет.

К. Р. А я уже подзабыл, что такое, когда на тебя нападает толпа дартфордских девчонок.

Фанатка постарше. Они все слишком молодые, ничего не понимают. Мы-то вас помним.

К. Р. Ну, помирать я еще не собираюсь. Кого вы там сейчас слушаете – никого из них без меня бы не было. Чувствую, сегодня ночью буду спать и видеть это место во сне.

Фанатка. Могли вы себе представить, сидя в этой комнатке?..

К. Р. Представить-то я себе все мог. Я только не думал, что это когда-нибудь сбудется.

Было в этих девчонках что-то необъяснимо дартфордское. Такие непринужденные, держатся стайкой. Почти как деревенские – в том смысле, что все принадлежат маленькому тесному мирку. Но при этом от них исходит ощущение близости и симпатии. В свое время на Частилиан-роуд у меня водились подружки, хотя, конечно, отношения у нас тогда были чисто платонические. Всегда буду помнить, как одна из них меня поцеловала. Нам было лет шесть или семь. “Но, чур, не трепаться!” – услышал я от нее. Что ж, песню про это я так и не написал. Женщины всегда думают на мили вперед: “Чур, не трепаться!” То была первая история со слабым полом, но потом, еще пацаном, я водил дружбу со множеством девчонок. Моя двоюродная сестра Кей и я – мы дружили довольно много лет. После этого Патти, Энджела и я проехались мимо Хэзер-драйв, что недалеко от пустоши. Хэзер-драйв была по-настоящему респектабельным местом. Здесь жила Дебора, девчонка, на которую я сильно запал лет в одиннадцать-двенадцать. Я простаивал здесь украдкой, как вор под покровом ночи, всматриваясь в окно ее спальни.

До пустоши было пять минут на велике. Дартфорд – небольшой город, и за несколько минут, успев забыть городской пейзаж, ты мог попасть в этот уголок типично мелкорослой кентской растительности, которая была для нас чем-то вроде средневековой священной рощи, местом испытания нашего велосипедного мастерства. Горки почета. Ты как-то умудрялся промчаться по этим холмикам и глубоким рытвинам под нависающими деревьями, сделать свечу и опрокинуться вместе с великом. Горки почета, какое обалденное название. С тех пор мне перепало немало таких горок, но эти остались самыми большими. Тогда мы зависали на пустоши все выходные напролет.