Жизнь

Обедать мы часто плавали в Монте-Карло. Болтали либо с людьми Онассиса, либо с людьми Ниархоса, которые оба держали там большие яхты. Выглядело это все так, будто еще чуть-чуть, и они повытаскивают пушки и наставят друг на друга. Вот почему мы назвали наш альбом Exile on Main St. (“Изгнанник на Главной улице”). Когда мы только придумали название, оно работало с прицелом на американцев, потому что там у них в каждом захолустье есть своя Главная улица. Но у нас была своя – набережная Ривьеры. И мы сами были изгнанниками, поэтому название было правдивым и говорило все, что мы хотели сказать.

Вообще все средиземноморское побережье само по себе было древней паутиной, в которой все повязаны между собой. Я послонялся по Марселю, и он оказался точно таким, как о нем говорят, причем не сомневаюсь, что он до сих пор такой. Словно попадаешь в столицу государства, в которое входит и испанское побережье, и североафриканское, и вообще все берега Средиземного моря. Это, по сути, одна огромная страна на несколько миль вглубь материка. Все жители приморской полосы – рыбаки, моряки, контрабандисты – принадлежат отдельному обществу, где есть греки, турки, египтяне, тунисцы, ливийцы, марокканцы, алжирцы и евреи. Это древняя паутина, которую не разорвать никакими границами или юрисдикциями.

Мы шлялись куда хотели – до Антиба, например. Мы доплывали до Сен-Тропе, и там все бабы были наши. Посудина вывозила спокойно за счет большущего мотора. А по Средиземному морю, когда гладко, только знай лети. И лето 1971-го на Средиземноморье выдалось такое, когда погода каждый день стояла идеальная. Никаких капитанских умений практически не требовалось, просто иди вдоль берега, и все. Морских карт я тоже не держал. Аниту было не заманить на борт, она говорила, что это из-за моего полного незнания подводных камней. Он ждала на берегу и высматривала сигнальные ракеты, потому что мы обязательно докатаемся и у нас кончится бензин. А я просто решил, что если в эту чертову бухту смогли завести авианосец, то уж я как-нибудь по ней проплыву. Единственное, что нужно было контролировать, – это как подойти к берегу, как причалить. Для лодки суша – всегда самое опасное. В общем, когда мне только и приходилось задумываться о навыках судовождения, так это при швартовке. Остальное было просто фигней.

Гавань в Вильфранше очень глубокая, из-за чего здесь часто торчали американские военные корабли, и вот однажды нежданно-негаданно стоит этот огромный авианосец прямо посреди бухты: ВМФ с протокольным визитом. Тем летом они ходили парадом по всему Средиземному морю. И когда мы шли от своей пристани, стало нести марихуаной, густо так – из их иллюминаторов. Дули ребята крепко. Со мной в тот раз был Бобби Киз, и мы поплыли дальше завтракать, а когда возвращались, то начали нарезать круги вокруг авианосца, а на нем все эти морячки, довольные, что не попали во Вьетнам. И я внизу на своем крохотном “Мандраксе”. И мы принюхиваемся. “Эй, здорово, мужики. Несет же от вас…” Тогда они сбросили нам пакет анаши. А взамен мы им сказали, какие лучшие в городе бордели. Cocoa Bar, Brass Ring – эти были ничего.

Когда прибывал флот, в Вильфранше на всех этих улочках, где обычно страшная темь, ни с того ни с сего зажигалась полная иллюминация, как будто это был Лас-Вегас. Тут сразу тебе и Cafe Dakota, и Nevada Bar – они навешивали на заведения все, что угодно, лишь бы звучало по-американски: Texan Hang. Улицы Вильфранша оживлялись от неона и лампочных гирлянд. Сюда подтягивался весь гулящий контингент из Ниццы, и из Монте-Карло, и все каннские шлюхи тоже. Команда на авианосце – две тысячи с лишним мужиков, каждый на взводе и готов служить. Одного этого хватало, чтобы собрать все южное побережье. Остальное время они паслись где-то еще, и в Вильфранше было мертво, как на кладбище.

* * *

Просто поразительно, что музыка, которую мы делали в том подвале, до сих пор гремит, особенно учитывая, что сразу после выхода рейтинги у альбома были не самые высокие. А в 2010-м в довесок к новому изданию Exile on Main St. выпустили даже отбракованные дубли. Музыка записывалась в 1971-м, на момент, когда я это пишу, почти сорок лет назад. Если бы я слушал музыку сорокалетней давности в 1971-м, я бы слушал что-то такое, что записывалось еще черт знает как. Может, какого-нибудь раннего Луи Армстронга, Джелли Ролл Мортона. Видимо, мировая война в промежутке сильно меняет восприятие времени.