Жизнь a la mode

Мы с Марией испытываем необъяснимое влечение к мерзким конфетам. К таким, от которых откусываешь кусочек, а остальное выбрасываешь без тени сожаления. К тем, которые тискаешь в пальцах, чтобы почувствовать карамельную мягкость начинки. Для нас это нечто сакральное, то о чем не говорят, – этот восторг перед засахаренной нугой и кремовыми атласными коробочками с подобной дрянью. Так что этот подарок очень много значит для меня. Мария поднялась и вынула из кармана крошечный фотоаппарат. Она щелкнула меня, с бледным-бледным лицом стиснувшую розовую коробку конфет. Я невольно улыбнулась.

Но полет прошел на удивление хорошо – никакой необходимости ни в шоколаде, ни в таблетках. Мой личный метод мгновенного засыпания в самолете сработал в очередной раз: во-первых, я обычно так измучена волнением перед взлетом, что засыпаю, едва устроившись в кресле и пристегнувшись, как ребенок в автомобиле. Во-вторых, я смотрю фильм, не включая звук, и это производит на меня гипнотический эффект, хотя Мария и говорит, что я засыпаю просто от скуки. Мой сосед, молодой человек в галстуке в розово-зеленую полоску (интересно, это он сам себе такой выбирал?), уткнулся в компьютерный журнал. Я слышу только бормотание, а те слова, что удается разобрать, звучат как некий тайный код или невнятные восклицания, какие вы издаете, когда вам нахамили ни с того ни с сего.

Я не слишком увлеклась фильмом: главные роли исполняли два актера, неожиданно скончавшиеся в прошлом году. Засыпая, я подумала, что это не слишком доброе предзнаменование. Но оказалась не права. Мы прибыли в Хьюстон по расписанию и в полном порядке. Наверное, я всегда жду, что самолет развалится на куски или еще что-нибудь в этом роде. И всякий раз кажется, что самолет должен окраситься по пути в серо-синий цвет, после того как он так долго пробирался сквозь все эти ветры и пространства. Но нет, он по-прежнему сияет ярко-красными полосками. И, похоже, пострадал значительно меньше, чем я.

Едва бросив взгляд в огромное зеркало в здании аэропорта, я обнаружила, что волосы сбились в один клок на правой стороне головы, тогда как на левой щеке сияет длинная красная борозда. А синеватый оттенок лица, по-моему, не соответствует цвету коробки с конфетами у меня в руках. Я медленно направляюсь в зал ожидания, потирая лицо и пытаясь придать ему более приемлемый цвет. Когда отец взмахнул ковбойской шляпой, приветствуя меня, я подняла руку с зажатой в ней коробкой конфет. Уверена, я выгляжу как призрак дочери из прошлого.

Отец сгреб меня в охапку, не выпуская из рук ковбойской шляпы. Наши с ним объятия всегда казались мне своего рода испытанием: они были слишком крепкими для меня. Отец словно спрашивал себя: «Это не слишком сильно? А это не слишком слабо?» Но это было хьюстонское объятие, более крепкое, уверенное, решительное. Я видела, как люди вокруг меня так же обнимались с родственниками и радостно хлопали друг друга по спинам и чуть ниже – к счастью, мне удалось избежать подобных шлепков.

Похоже, у моего отца Дуга дела в Хьюстоне идут отлично. В этот уик-энд ему исполняется пятьдесят пять, а выглядит он гораздо более свежим и загорелым, чем я помню его по Нью-Йорку. Наверное, поэтому стала заметнее пробивающаяся седина. Я слегка завидую, поскольку сама начала седеть в двадцать два. Помню, как Джош наклонился поцеловать меня, но вместо этого потянул и аккуратно выдернул седой волос. Это было в кино, но странно, не помню, какой фильм мы смотрели. Наверное, вы восхититесь мужчиной, который в темноте кинозала сумел обнаружить и удалить единственный седой волос. Хотя, возможно, «восхититесь» – не самое подходящее слово.

Но отец выглядит отлично, что совсем неплохо, поскольку, когда ваши родители достигают определенного возраста, вы начинаете думать о том, о чем пишут в журналах: о простатите, солнечной радиации. На нем синяя рубашка и коричневые брюки; о Хьюстоне напоминает лишь ковбойская шляпа. Хотя я заметила, что он начал растягивать слова.

– Холли, Холли. – Это его обычное приветствие, но меня всегда охватывало необъяснимое теплое чувство, стоило услышать свое имя, произнесенное дважды. – Как полет? – продолжал он. – Кино смотрела? Обедала? О турбулентности стоит рассказать?

– Все прошло замечательно, – ответила я. – Я почти все время проспала. Во сне экономический класс кажется гораздо комфортабельнее, пока вас не разбудят, конечно.

Мы с отцом смеемся, и тут появляется Софи, точная копия девицы, сохранившейся в моих воспоминаниях. Только сейчас она в розовом: розовая шелковая блузка заправлена в розовую шелковую длинную юбку, а снизу выглядывают коротенькие розовые носочки и розовые шлепанцы, похожие на кеды. Не зная, что сказать, я протягиваю ей розовую коробку конфет.

– Конфетки! Для меня! – Софи едва не поклонилась, принимая коробку.

Она разделяет мою страсть к дрянным конфетам или вообразила, будто это что-то дорогое и роскошное?

– Какая милая девочка, – обратилась ко мне Софи, хотя она старше меня не более чем на десять – пятнадцать лет.

– Правда, это мило, Мерзавчик? – улыбнулась она отцу.