С другой стороны, для постановки пьесы требовалась виза цензуры. Ее получали директора театров. Следовательно, играя в театре или снимаясь в фильме, мы сотрудничали с немцами, не отдавая себе в этом отчета. После Освобождения оказалось, что многие товарищи, работавшие для «Континенталь» или для «Радио-Пари», были участниками Сопротивления и судили своих коллег, которые в Сопротивлении не участвовали.
По поводу представлений «Британика» я получил хвалебное письмо от Мориса Сакса.
«Мой дорогой Жан Маре!
Я знаю, как мало у Вас причин любить меня, я понимаю и уважаю эти причины. Пятнадцать лет назад, любя Жана, как любил его я и как любите его Вы, я возненавидел бы любого, кто поступал бы с ним так, как поступал я в последние годы.
Однако это не может помешать мне сказать Вам от чистого сердца, что Ваша постановка «Британика» великолепна, в самом сильном значении этого слова.
Это полный, необыкновенный, волнующий успех, благодаря которому стал наконец слышен тот возвышенный текст, который раньше можно было услышать только в глубине своей души.
Вы сыграли незабываемого Нерона. Истерия, грация, зарождающаяся сила, последний порыв добродетели, тяга ко злу — все здесь есть.
Что касается молчания, с которым Вы слушали Агриппину, то это одно из самых прекрасных молчаний, которое я когда-либо «видел» в театре. ,
Я вышел после спектакля потрясенный, счастливый. Я чувствовал себя двадцатилетним. Я вновь обретал веру в талантливую и решительную молодежь, которая верно видит и чувствует.
Говорю Вам «браво» от всего сердца и хочу еще аплодировать Вам.
Ваш Морис Сакс».
На следующий день он постучался в дверь моей гримерной.
— Я не хочу ни видеть вас, ни говорить с вами, — сказал я ему.
Как известно, я был свидетелем его попытки шантажировать Жана. Я не только помешал Жану поддаться шантажу, но с тех пор постоянно препятствовал его встречам с Жаном.
Морис Сакс, без сомнения, надеялся, что письмо изменит мое отношение к нему.
На следующий день Жан тоже получил письмо.