Жизнь актера

В каждой черточке нужно любовь передать.
Жизнь свою я тебе вверяю
И, позируя, лишь одного желаю:
Портретом твоим стать.

Неподвижным сумею я быть, будто роза,

Как она, весь в щипах и кудрях лепестков.
И когда закончена будет поза,
Пусть модель разобьют в миллиарды кусков.

Я хотел бы суметь для него всем на свете —

Актером, художником, ангелом стать,
Чтоб больше никто в этом звездном портрете
Другого меня не сумел распознать.

Для меня это было огромным счастьем. Я спрятал стихотворение в свой матросский сундучок, служивший мне ночным столиком. Моя сокровищница пополнялась.

Через несколько дней я снова обнаружил листочек желтой бумаги. Стихотворение называлось:

Черное солнце

Портрет похож — сомненья нет,
Как на белый похож белый цвет,
Как меж собою две розы похожи.
Это то же и все же не то же.

Да, похож он, этот портрет,

Но больше на наших сердец сиянье.
В нем, правда, много есть моих черт,
Но я вижу в нем черт наших слиянье.

Часто гроза нам любовь сменяет,

Гром — уж слышу раскаты его.
Вспыхнув, молния освещает
Черное солнце лица твоего.

Однажды к нам зашел Марсель Килл. Жан был занят, и гостя принимал я. Я извинился и объяснил, что Жан не спал всю ночь. Марсель заявил, что причиной тому кокаин.

— Как? Жан не принимает кокаин.

— Да нет же, принимает.

После ухода Марселя я допросил Жана. Он отрицал.

— Поклянись моей жизнью.

Он поклялся. Я успокоился. Вечером, лежа на его постели, я делаю вид, что сплю. Несколько раз Жан заходит в ванную комнату. Не слышно было, чтобы текла вода. В конце концов я встаю и заявляю:

— Ты принимаешь кокаин.

И он сознался.

— Ты поклялся моей жизнью. Я должен бы быть уже мертв.

Он пообещал больше не принимать кокаин и отдал мне пакет с зельем, который я выбросил в туалет. Он сдержал слово. Более того, он обещал лечиться от наркомании.

Я понимал, что для этого нужно было дождаться подходящего момента. Эта мысль зрела у Жана. Доказательство тому — стихотворение на листке бумаги, сложенном в виде звезды, который он просунул под мою дверь.

Наркоман

О солнце любви твоей обжигаюсь,
Но бегу от защиты любой,
Ибо если я чем опьяняюсь,
То вовсе не опиумом, а тобой.

Жан много времени отдавал подготовке к изданию «Конца Потомака». Он писал предисловие, правил корректурные оттиски. Удивительно, он написал «Потомак» в 1913 году, накануне войны, а теперь, в 1939-м, пишет «Конец Потомака», где описывает разрушенные города.

Мы жили на площади Мадлен. Прежде Жан жил в этом же районе, на близлежащих улицах: Анжу, Виньон, Камбон, а теперь на самой площади.

— Когда ты описываешь мою комнату в «Конце Потомака», то упоминаешь о железном петухе с выщипанной шеей и негнущимися лапами, стоящем на куче золотого навоза. Разумеется, я узнал петуха, но золотой навоз?

— Золотой навоз?.. Это ты,— ответил он.

Почти ежедневно я находил желтые и белые листочки, сложенные по-разному, так, что, когда я их разворачивал, получался разный рисунок. Эти стихи лучше любых объяснений рассказывают о нашей дружбе.

Один лишь стих, один!
Утром спрятал я песни, что ночью писал,
Желтых листьев ковер сундучок устилал.
Неужели мой ангел к стихам привыкает?
Ведь привычка всегда что-то в нас убивает.
Постараюсь же быть на тебя я похожим
И в любви своей мудрым и осторожным.
Стих один лишь найдешь на пороге своем.

Наблюдая, как Феноза работает над его и моим бюстами, Жан не может удержаться, чтобы не начать лепить самому. Он лепит фавна. Он не просит меня позировать, но этот фавн похож на меня, как и многие рисунки, созданные им до нашего знакомства. Он посвящает мне следующее стихотворение.

Фавн