Жизнь Антона Чехова

Однако вместо пьесы Антон послал Ольге шкатулку «для хранения золотых и бриллиантовых вещей». Мысли его были заняты планировкой сада, а не мизансцен, к тому же почти все силы уходили на редактуру ранних рассказов для Марксова издания. Еще никогда он не был столь увлечен садоводством и столь равнодушен к литературному труду. От сада он отвлекся лишь однажды – показать Евгении Яковлевне дачу в Кучук-Koe. Крутой спуск привел ее в неописуемый ужас, и Антон стал задумываться о продаже участка. Между тем дом в Аутке становился все более похожим на жилье; Антону в кабинете настелили паркет и поставили письменный стол. За восемь рублей в месяц Чеховы наняли горничную, Марфу Моцную. Маша докладывала о текущих делах в письме Мише: «Теперь каждый в своей комнате, устанавливаемся, мебели очень мало. У Антоши в кабинете и в спальне вышло не дурно, есть уже пианино. Чистки еще пропасть – везде известка, которую никак не отмоешь, все в пыли. … Квартиру московскую надо бросить, искать себе маленькую подешевле, конечно, – такой приказ. Переезжать совсем в Ялту, пока не получу место в Ялтинской гимназии, Антон находит для меня неудобным».

Маше приходили в голову и бунтарские мысли: «Я все мечтаю когда-нибудь получить деньги и зажить по возможности самостоятельно, ни от кого не завися». Однако Коншин, купивший Мелихово, и не думал расплачиваться за имение.

Осень в Ялте выдалась на редкость дождливой, что не замедлило сказаться на здоровье Антона. Он снова заговорил об операции по поводу геморроя, мучителен был и «кишечный катар», от которого Антон быстро терял с трудом набранный вес. Тяжело переносил одиночество; в письме к доктору Россолимо пожаловался: «без писем можно повеситься, научиться пить плохое крымское вино, сойтись с некрасивой и глупой женщиной». Слухи о женитьбе Антона, которыми уже столько лет питались Москва и Петербург, зациркулировали с новой силой, однако на сей раз они были не столь злоехидны. Первым об этом Антона спросил Александр в письме от 11 октября: «Господин Чехов! Петербург женит Вас упорно и одновременно на двух артистках. … Ничего не имея против Вашего двоеженства, я все-таки прошу Ваших инструкций – что мне отвечать вопрошающим». (Кроме Книппер, за Антона прочили еще одну актрису и к тому же редкой красоты женщину – Марию Андрееву.) Докатились эти разговоры и до Нижнего Новгорода, откуда Антону написал Горький, пока еще наслаждавшийся семейным счастьем: «Да, говорят, что Вы женитесь на какой-то женщине-артистке с иностранной фамилией. Не верю. Но если правда – то я рад».

Премьера пьесы «Дядя Ваня» состоялась 26 октября, после четырех генеральных репетиций и через два года после появления в печати. Маша не успела к этому времени возвратиться из Ялты и потому не стала свидетельницей чеховского триумфа.

Из всей труппы лишь Немирович-Данченко и Ольга Книппер поначалу были не вполне довольны постановкой. Немирович снял сорок из пятидесяти задуманных чеховских пауз; Ольга обвиняла Станиславского в том, что он заставил ее сыграть роль Елены Андреевны чрезмерно чувственно. Сам же Станиславский, игравший Астрова, прошел роль под бдительным оком Немировича «буквально как ученик школы». (Увидев его в роли Тригорина, Антон отказывался верить, что тот будет способен сыграть охочего до женщин Астрова: «Впрыснуть спермину, что ли», – советовал он Немировичу.) Второе представление пьесы состоялось 29 октября – на этот раз Маша, как полномочный представитель брата, разделила его блистательный театральный успех. Счастливое будущее и нового театра, и славы Чехова-драматурга было обеспечено. В открывшемся сезоне пьеса «Дядя Ваня» выдержала на сцене двадцать пять представлений, «Чайку» же театр давал каждые две недели. Спектакли шли при полных сборах, так что Антон заработал на своих пьесах три тысячи рублей. Теперь Московский Художественный театр, по слову Немировича-Данченко, держался на трех китах: А. К. Толстом, Чехове и Гауптмане.

Между тем дружеские связи между семействами Чеховых и Книппер продолжали крепнуть. Маша писала Антону 5 ноября: «С Книппер видаемся очень часто, я обедала у нее несколько раз и хорошо познакомилась с мамашей, т. е. твоей тещей, и с тетенькой, которая любит выпить». Ольга сблизилась с Машей, несомненно, увидев в ней один из подступов к сердцу Антона. Маша нахваливала ее: «А какой она прекрасный человек, в этом я убеждаюсь каждый день. Большая труженица и, по-моему, весьма талантлива». Ольга нередко оставалась у Маши с ночевкой – та жила неподалеку от театра, – хотя и без нее в квартире был дым коромыслом: из-за карантина в гимназии Маша поселила у себя двух учениц, а горничная произвела на свет девочку. Однако Маша довольно весело писала о своей жизни Антону: «У меня теперь такой гам, что просто беда. С девицами прислуга, француженка, часто заходит немка, классные дамы все навещают, начальница, Маша с ребенком, который пищит, и смех Ольги Леонардовны – представь себе!..»