Жизнь бабочки

– Ах, народу! А какой это народ, ты задумывался?

Градов задумывался, но сейчас о народе говорить не хотелось. Он готовился обсудить тему безденежья, хотя и эта тема не особо муссировалась в их семье. Оба понимали, что воровать не умеют, да и негде. В Наташиной лаборатории можно было унести только пробирки с препаратами, а они на рынке как-то не котировались. У Градова в больнице было, конечно, больше возможностей, но взятки давали в основном хирургам, так как те могли отказаться оперировать, а терапевты ни от чего не отказывались и не соглашались, и больные от них особо ничего не ждали. Они оба знали, что несмотря ни на какие катаклизмы будут работать по своей специальности, и было даже смешно представить Наташу, требующую виллу на Канарах или даже простенький особнячок под Москвой. У них и до родительской дачи руки не доходили, хотя та потихоньку рассыпалась. Они были одного поля ягоды, и Градов всегда знал, что рядом с ним и не могло быть другой женщины. Конечно, она устала. Каждый месяц грозили закрыть лабораторию, от которой и так уже осталось две комнаты. Остальные помещения были сданы в аренду серьезным фирмам. Он звал ее к себе в больницу, но она все тянула. Там была рутинная работа: моча, кровь, гемоглобин, лейкоциты. Никаких серьезных исследований давно никто не проводил. Открывались какие-то международные фармацевтические фирмы, где вроде бы и делом занимались и деньги платили, и она даже пару раз отправляла туда резюме, но никто ни разу не перезвонил. Хотя Градову казалось, что делает она это для очистки совести, так как все эти фирмы такая же фикция, и никакими исследованиями там на самом деле не пахнет. Последнее время он чувствовал, что она на пределе. Особое раздражение у нее теперь вызывали его дежурные шутки на тему рабочих будней, то, над чем они всегда весело смеялись, и ничего не надо было друг другу объяснять. Сейчас она тут же принималась анализировать все, что он рассказывал, хотя там и говорить было не о чем, и неизменно приходила к глобальному выводу, что это тупик, что сделать ничего нельзя и можно только смириться и доживать. Однажды он даже предложил ей уйти с работы, отдохнуть, осмотреться, а там, может, что-то изменится. Она тогда посмотрела на него внимательно, и в ее взгляде была какая-то враждебность.

– А ты считаешь, тут может что-то измениться?

Вопрос был риторический, и он пожалел, что вообще поднял эту тему. Для себя он знал, что раз ничего изменить нельзя, то и не надо дергаться. А Наташу было жалко.

Он с самого начала чувствовал, что в ресторан этот идти не надо. Искусственное это мероприятие, а значит, и радости никакой не принесет.

Всю оставшуюся дорогу молчали, и Градову даже показалось, что Наташа успокоилась. Когда вышли из метро, она захотела пойти пешком, и он согласился, хотя понимал, что разговоры эти добром не кончатся. Уже перед самым домом она остановилась и пристально посмотрела на Градова.

– А что ты вообще думаешь делать?

– В каком смысле?

– В самом прямом.

Градов вздохнул.

– Думаю наращивать свое благосостояние, чтобы позволять себе такие невинные радости, как посещение ресторана «Пушкинъ».

– Это, по-твоему, невинные радости?

– А по-твоему, что это?

– То есть тебе понравилось?

– А что, стерлядь очень неплохая. Я давно себе не позволял стерляди. Я ее вообще, по-моему, не ел.

– Я серьезно говорю.

– И я серьезно.

– Значит, ты желаешь жить, как все это быдло?

– Натуля, чего ты хочешь? Какие у тебя предложения?

– Я не вижу здесь никаких перспектив.

– Где – здесь?

– Здесь, в этой стране…

Это было что-то новенькое, и Градов даже не нашелся, что ответить.

…На Ордынку намеренно прибыли своим ходом. У Филина было жесткое правило – за рулем ни капли алкоголя. Это правило внушили родители-психиатры еще задолго до того, как этот руль появился. Да и Градов опасался. У входа их встретил официант с беджиком в виде бутылочки с кетчупом, Филин что-то ему шепнул, и их сразу провели в маленькую затемненную нишу у самой стены. Помещение было подвальное, без окон, и Градов без всякой надежды оглянулся в поисках курящих, но из-за темноты ничего не было видно, хотя в помещении стоял явственный запах табака.

– Интересно, это зона для курящих или некурящих?

– А ты бы как хотел?

– Ясное дело, для курящих.

– Значит, это зона для курящих.

Градов поспешно достал сигареты и с удовольствием закурил. Официант принес меню. Филин для проформы пролистал несколько страничек и уверенно заявил.

– Нечего смотреть. Берем пасту «Прощай, Сорренто».

– А ты уже ел, что ли?

– Нет, но меня заранее проконсультировали.

Градов по привычке скосил глаза на цены. «Прощай, Сорренто» стоило 800 рублей.

– Немало, однако.

– Антоша, расслабься. Во-первых, это дар от заведения. Ну, а во-вторых, мы этот дар не примем. Надо держать марку. Но тебе это будет мой маленький подарок. В благодарность за хорошую работу.

Градова неприятно резанули последние слова, и он поморщился.

– Ну, а в-третьих, ты этот подарок не примешь, потому что благодаря хорошей работе вполне платежеспособен.

– Если ты еще что-нибудь скажешь, я сейчас встану и уйду.