Жизнь Бальзака

Человеку, привыкшему делать из своей души зеркало, в котором свое отражение находит вся вселенная… непременно недостает такая разновидность логики или упрямства, которой мы дали название “характера”. В нем есть что-то от шлюхи; он возбуждается, как дитя, от всего, что поражает его разум. Нет ничего такого, что он не мог бы вообразить; он экспериментирует со всем»⁴⁹².

Мысль о том, что взгляды писателя не всегда зеркально отражаются в его творчестве, обычно приписывают Фридриху Энгельсу. В письме Маргарет Гаркнесс в 1888 г. Энгельс заметил, что острое восприятие Бальзаком исторических течений привело его, неожиданно для себя самого, к высвечиванию противоречий и несправедливостей общества и, таким образом, к продвижению пролетарской революции, которую он активно пытался предотвратить. Энгельс поделился этой мыслью с Карлом Марксом, который планировал полномасштабное изучение писателя⁴⁹³. С такой точки зрения Бальзак, игравший с большой уверенностью на правом фланге, замахнулся своей мощной ногой на мяч истории и забил его в свои ворота. Замечание должно было расцениваться как комплимент. Энгельс утверждал, что узнал из Бальзака больше, «чем у всех профессиональных историков, экономистов и статистиков, вместе взятых». Любопытно отметить, что в 1831 г. «Шагреневую кожу» с ее «правым уклоном» лучше всех приняли критики-социалисты. Однако теперь уже должно быть ясно, что это предполагает несколько упрощенческий взгляд на писателя (Энгельс, например, едва ли подходил к собственному творчеству с теми же критериями). Величайшая ирония, которую они с Марксом различили в творчестве Бальзака, была для ее создателя болезненной правдой.

Такой поверхностный самоанализ объясняет, почему у Бальзака стали появляться предчувствия относительно собственной жизни и работы, которые кажутся пугающе точными. Логичность его на первый взгляд противоречивой деятельности зашла так далеко, что он получил возможность предсказывать всю свою карьеру, охватывать взглядом всю свою будущую работу. В письме Зюльме Карро в ноябре 1830 г. он выдвигает «систему правительства, к которой будет относиться вся моя жизнь. Это декларация принципов самых незыблемых – одним словом, мое политическое сознание, мой план, моя философия, которую я уважаю так же, как уважаю чужое мнение». Задолго до замысла «Человеческой комедии» он написал барону Жерару, посылая ему «Шагреневую кожу» вместе с «Философскими романами и сказками» (которые, по его мнению, можно было использовать для раскуривания сигар), что «начинает вырисовываться общая система его работы». В 1836 г. Бальзак составит подробнейший гороскоп всей своей жизни: «По моим подсчетам, через десять лет я опубликую истинный шедевр (может быть, имелась в виду “Кузина Бетта”, начатая в 1846 г.? – Авт.)… Он написан. Я могу показать вам хронологическую таблицу всех моих творений вплоть до 1850 г.»⁴⁹⁴ Последняя дата также напоминает предсказание, ведь таблица заканчивается годом смерти Бальзака.

Значит, политика была не столько альтернативой литературе, сколько другой стороной того же самого последнего средства: «Мое обожествление женщин и потребность в любви никогда не были полностью удовлетворены. Отчаянно желая быть любимым и понятым женщиной своей мечты, я обнаружил, что идеальная женщина существует лишь в одном виде – духовном, но не телесном… и снова погрузился в бурную империю политических страстей и бурную, иссушающую ум атмосферу литературной славы. И пусть в обоих начинаниях я потерплю неудачу, можно быть уверенным в одном: мое желание жить жизнью своего века, а не проводить дни в блаженном неведении стало результатом того, что общее довольство от меня ускользнуло. Если уж приходится зарабатывать себе состояние, оно должно стать большим и сопровождаться славой, ибо, если я должен страдать, я предпочитаю страдать в высоком, а не низком положении. Предпочитаю удары судьбы простым булавочным уколам»⁴⁹⁵.

Бальзак уверял своего друга Зюльму Карро, которая была демократкой, что он – не средний, отсталый легитимист, но чистокровный романтик, которого подталкивает вперед мысль о потерянном рае. Конечно, бурные шторма – не лучшая обстановка для достижения мудрости, к которой безуспешно стремится герой «Шагреневой кожи». Подобно Рафаэлю Бальзак упорно рвался в бой, и в повторяющихся попытках присутствует упорный страх стремительной атаки и внезапной смены курса. В то время, когда у него в голове созревали первые романы, он решил попробовать себя на поприще предпринимательства; успех «Последнего шуана» толкнул его в политику и журналистику. До конца 1832 г. он опубликовал почти 40 газетных статей и рассказов, и лишь два полноценных романа того периода были подписаны фамилией Бальзак.