Жизнь Бальзака

В союзе с отцом Бальзак с успехом манипулировал бюрократическим хаосом, притворявшимся порядком, что тоже можно считать важным творческим достижением. Фантастическое предисловие, в котором он говорил о том, как стоял перед «уголовным судом» общественного мнения, послужило фактическим поводом для судебного преследования; и на тот случай, если сонный чиновник упустит намек, в «Заметке от издателя» на последней странице хвастливо рассказывалось о вымышленном деле против автора. Сент-Обен уверял: как только вынесут вердикт, в продажу поступит его следующий роман; «и этот новый роман будет называться “Преступник”». Роман «Аннет и преступник» вышел в свет, как и было обещано, в декабре следующего года, с хвастливым подзаголовком «Продолжение “Арденнского викария”». Бальзак ссылался на конфискацию и, снова оскорбляя власти, указывал: не так-то просто придумать продолжение романа, в котором к концу сюжета почти все персонажи умирают.

Похоже, что его язвительные замечания, вполне, впрочем, оправданные, направлены скорее не на бюрократию, а на узость границ тогдашней беллетристики. К его досаде, в литературу довольно часто вмешивалась повседневная жизнь – и брешь между двумя жанрами как будто исчезала.

Жизнь и вымысел особенно тесно соприкасались в журналистике, которая отнимала у Бальзака все больше времени после того, как он познакомился с Орасом Рессоном, еще одним предпринимателем школы Лепуатвена. Делакруа, написавший портрет Рессона, нашел «деятеля», которого он знал еще по школе, интересным натурщиком: Рессон был лжецом, неисправимым снобом, любил изображать бестолковость и «есть и всегда будет худшим шарлатаном из всех, кого я знаю»²⁵³. Рессон принадлежал к новой породе «литературных маклеров», служивших предтечами литературных агентов. Несмотря на дурную репутацию, в то время, когда издатели одновременно были книгопродавцами, а иногда и типографами, литературный агент часто становился правой рукой писателя. В одном из многих пособий, которое вместе состряпали Бальзак и Рессон в 20-х гг. XIX в. (в их число входит «Пособие для честных людей»), описывается работа «литературного посредника», courtier littéraire: «Ему совершенно не обязательно уметь писать, зато он должен уметь говорить, и говорить долго, очень долго, одним словом, завлекать покупателя». Бальзак выучил урок очень хорошо; потом он сумел довести до банкротства по крайней мере одного издателя.

Кроме того, у Рессона имелся весьма полезный отец, который, до 1822 г., занимал важное положение в министерстве полиции²⁵⁴. Подобно многим другим, даже мужу мадам де Берни, Рессон-отец был коллегой Бернара Франсуа. Невольно задаешься вопросом, не был ли Рессон в какой-то мере причастен к решению не привлекать Сент-Обена к суду. Хотя в романах Бальзака нередки самые невероятные совпадения и хотя он сам придумал тайное общество, они едва ли оправдывают обширную сеть, из-за которой Париж начала XIX в. напоминал деревню для среднего класса, которая жила своей жизнью в сердце пролетарского города.

Вместе с Рессоном и Лепуатвеном Бальзак исследовал глубины журналистики и в некотором смысле быстро достиг дна своего ремесла. Он писал статьи, в том числе рецензии на собственные произведения, сотрудничая с двумя газетами. Обе славились своим либерализмом – как в смысле политики, так и нравственности. Одно происшествие в наши дни довольно трудно объяснить. Тогда вдруг в обществе возникла дискуссия о феодальном праве первородства. По отношению к праву первородства судили о взглядах человека. В соответствии с законом семейное состояние должно в нераздельном виде переходить к старшему сыну, таким образом сохраняя то, что Бальзак называет «постоянными земельными преимуществами». В каком-то смысле вся «Человеческая комедия» отстаивает этот консервативный закон; он служит средством защиты от демократического хаоса и распада государства на множество хапуг. Однако в 20-х гг. XIX в. Бальзак был в союзе с либералами. Он похож на представителей прессы из «Утраченных иллюзий», чьи лучшие замыслы приходили к ним незадолго до того, как они в полночь падали под стол:

«– Дети мои, – сказал Фино (собирательный образ, прототипами для которого послужили Лепуатвен, Рессон и другие им подобные. – Авт.), – либеральной партии необходимо оживить свою полемику, ведь ей сейчас не за что бранить правительство, и вы понимаете, в каком затруднительном положении оказалась оппозиция. Кто из вас согласен написать брошюру о необходимости восстановить право первородства, чтобы можно было поднять шум против тайных замыслов двора? За работу хорошо заплатят.

– Я! – отозвался Гектор Мерлен. – Это соответствует моим убеждениям.

– Твоя партия, пожалуй, скажет, что ты порочишь ее, – возразил Фино. – Фелисьен, возьмись-ка ты за это дело. Дориа издаст брошюру, мы сохраним все в тайне.

– А сколько дадут? – спросил Верну.

– Шестьсот франков. Ты подпишешься: граф К…

– Согласен! – сказал Верну.

– Итак, вы хотите пустить “утку” в политику? – снова начал Лусто.