Жизнь Бенвенуто Челлини

Синьор Пьерлуиджи, сын папы, приняв в соображение большое количество денег, каким было то, в котором я обвинялся, тотчас же попросил их в милость у этого своего отца, папы, чтобы эту сумму денег он ему дал в подарок. Поэтому папа охотно их ему уступил и, кроме того, сказал ему, что еще и поможет ему их взыскать; так что, продержав меня в тюрьме целую неделю, по прошествии этой недели, чтобы положить какой-нибудь конец этому делу, меня вызвали на допрос. Так что меня пригласили в одну из этих зал, которые имеются в папском замке, место весьма почетное, и допросчиками были римский губернатор, какового звали мессер Бенедетто Конверсини, пистойец, который потом был епископом иезийским; другой был фискальный прокурор, а имени его я не помню; другой, который был третьим, был уголовный судья, какового звали мессер Бенедетто да Кальи. Эти три человека начали меня допрашивать, сперва ласковыми словами, затем резчайшими и устрашающими словами, вызванными потому, что я им сказал: “Государи мои, вот уже больше получаса, как вы не перестаете спрашивать меня о таких баснях и вещах, что поистине можно сказать, что вы балабоните или что вы пустобаете; я хочу сказать — балабонить, это когда нет звука, а пустобаять, это когда ничего не означает; так что я вас прошу, чтобы вы мне сказали, чего вы от меня хотите, и чтобы я слышал выходящими из ваших уст речи, а не пустобайки и балаболу”. На эти мои слова губернатор, который был пистойец, и не в силах больше скрывать свою бешеную природу, сказал мне: “Ты говоришь весьма уверенно и даже чересчур надменно; так что эту твою надменность я тебе сделаю смирнее собачонки речами, которые ты от меня услышишь, каковые будут не балабола и не пустобайки, как ты говоришь, а будут предложением речей, на каковые уже придется, чтобы ты приложил старание сказать нам их смысл”. И начал так: “Мы знаем достоверно, что ты был в Риме во время разгрома, который был учинен в этом злополучном городе Риме; и в это время ты находился в этом замке Святого Ангела и здесь был употреблен как пушкарь; и так как искусство твое — золотых дел мастерство и ювелирное, то папа Климент, знав тебя и раньше, и так как здесь не было никого другого по этим художествам, призвал тебя к себе тайно и велел тебе вынуть все драгоценные камни из своих тиар, и митр, и перстней и затем, доверяя тебе, пожелал, чтобы ты их на нем зашил; поэтому ты из них удержал себе, втайне от его святейшества, на цену в восемьдесят тысяч скудо. Это нам сказал один твой работник, каковому ты признался и хвастал этим. Так вот, мы тебе говорим открыто, чтобы ты достал эти камни или стоимость этих камней; затем мы тебя выпустим на свободу”.

CIII