Читаем Жизнь Бунина и Беседы с памятью полностью

Ко второму эпизоду. В один из вечеров мы ждали к обеду гостей. Стол был накрыт на двенадцать персон. Случайно пришел и Сергеев-Ценский. Нужно сказать, что Сергеев-Ценский и Куприн большой «симпатии» друг к другу не чувствовали. Александр Иванович читал в этот вечер «Штабс-капитана Рыбникова». Сергееву-Ценскому рассказ показался незаконченным, половинчатым, и он, показывая на стол, сказал: «Это все равно, если бы вы подали к столу только хвост или одну голову от селедки». Куприн пришел в бешенство и свернул всю сервировку на пол. ‹…›

Еще раз сердечно благодарю за книгу… Целую вас очень крепко. Не забывайте меня. Ваша М. Куприна».

В. Н. Бунина писала 30 марта 1959 г.:

«Дорогая Марья Карловна. ‹…› Мне очень приятно, что я могу иногда перекидываться с вами письмами. ‹…› Я не могу себе простить, что я, написав о вас, не послала вам этих выписок, правда, я думала, что вы живете в северной столице, а не в Москве; если бы я знала, что вы в Москве, я могла бы попросить Бабореко снести вам эти страницы… Относительно поджога платья, это, конечно, я запамятовала, меня так поразил самый факт, что я забыла за пятьдесят лет подробности, но ведь и тут ревность. ‹…› Обнимаю и целую вас со всей нежностью, желаю здоровья и радостей. Как совсем поправитесь, напишите и о себе. Еще раз целую. Ваша В. Бунина».

В письме 17 августа 1960 г. В. Н. Бунина говорит: «Милая, дорогая Марья Карловна. ‹…› Понемногу «беседую с памятью». Моя следующая книга называется «Беседы с памятью». ‹…› Буду надеяться, что в этой книге я не наделаю промахов, как в прошлой. Я написала Бабореко, если его план осуществится и ему удастся устроить «Жизнь Бунина» у вас, то я мгновенно вышлю ему все поправки, которые вы сделали в моей книге, и прошу его показать эти места вам. «Беседы» тоже не обошлись без вас, но в них я едва касаюсь и пишу о моем впечатлении о вас».

«Беседы с памятью» Вера Николаевна хотела довести до 1918 года. «Жизнь Бунина» я предлагал издательству «Советский писатель». Л. Ф. Зуров сообщал в письме из Парижа 26 апреля 1961 г.: «Вера Николаевна долго верила, что «Жизнь Бунина» в Советском Союзе переиздадут. Эта надежда ей помогала работать над воспоминаниями».

Из моих хлопот тогда ничего не вышло.

Мария Карловна в переписке с Верой Николаевной касается также воспоминаний Людмилы Сергеевны Елпатьевской (в замужестве Врангель), которые Вера Николаевна цитирует: «…никаких вечеров, никаких сборов молодежи у нас в доме никогда не происходило, – писала она 20 сентября 1960 г., – были по воскресеньям журфиксы Александры Аркадьевны, на которых я, конечно, могла присутствовать, но отнюдь не мои подруги или сыновья Михайловского – гимназисты старших классов. Всю эту компанию гимназической молодежи Лёдя могла видеть только в доме известной переводчицы Э. К. Пименовой, в то время гражданской жены Н. К. Михайловского. Пименовы и Михайловские жили в одном доме, на одной лестничной клетке, поэтому сборища, о которых вспоминает Лёдя, происходили иногда у Михайловских, а главным образом у Пименовых. Марксистов в то время Лёдя могла видеть только у Лидии Карловны Туган-Барановской, так как в доме моей матери бывал только один марксист – ее зять М. И. Туган-Барановский (правда, очень редко заходил Струве). ‹…› Портрет Гейне, о котором вспоминает Лёдя, принадлежал Лидии Карловне. Она приобрела его за границей. После ее смерти этот портрет перешел ко мне по наследству. Он висел над креслом, в котором Иван Алексеевич действительно любил сидеть. По его словам, он садился сюда нарочно, чтобы подчеркнуть свое сходство в профиль с Гейне». (Письма В. Н. Буниной и М. К. Куприной хранятся у ее племянницы Лидии Иосифовны Давыдовой, которой я глубоко признателен за выписки из автографов.)

В «Жизнь Бунина» внесены, кроме оговоренных выше, следующие редакторские изменения: поездку Бунина в Ревель обозначаем вместо ошибочной даты 1937 г. 1938 годом; пение швейцарца, которое Бунин слышал во время путешествия 1900 г., именуем как в автографе его письма: пел «иоделем». Ошибка в нашей публикации этого письма (пел «иодельн») перешла в книгу Веры Николаевны.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Ее Величества России
Адмирал Ее Величества России

Что есть величие – закономерность или случайность? Вряд ли на этот вопрос можно ответить однозначно. Но разве большинство великих судеб делает не случайный поворот? Какая-нибудь ничего не значащая встреча, мимолетная удача, без которой великий путь так бы и остался просто биографией.И все же есть судьбы, которым путь к величию, кажется, предначертан с рождения. Павел Степанович Нахимов (1802—1855) – из их числа. Конечно, у него были учителя, был великий М. П. Лазарев, под началом которого Нахимов сначала отправился в кругосветное плавание, а затем геройски сражался в битве при Наварине.Но Нахимов шел к своей славе, невзирая на подарки судьбы и ее удары. Например, когда тот же Лазарев охладел к нему и настоял на назначении на пост начальника штаба (а фактически – командующего) Черноморского флота другого, пусть и не менее достойного кандидата – Корнилова. Тогда Нахимов не просто стоически воспринял эту ситуацию, но до последней своей минуты хранил искреннее уважение к памяти Лазарева и Корнилова.Крымская война 1853—1856 гг. была последней «благородной» войной в истории человечества, «войной джентльменов». Во-первых, потому, что враги хоть и оставались врагами, но уважали друг друга. А во-вторых – это была война «идеальных» командиров. Иерархия, звания, прошлые заслуги – все это ничего не значило для Нахимова, когда речь о шла о деле. А делом всей жизни адмирала была защита Отечества…От юности, учебы в Морском корпусе, первых плаваний – до гениальной победы при Синопе и героической обороны Севастополя: о большом пути великого флотоводца рассказывают уникальные документы самого П. С. Нахимова. Дополняют их мемуары соратников Павла Степановича, воспоминания современников знаменитого российского адмирала, фрагменты трудов классиков военной истории – Е. В. Тарле, А. М. Зайончковского, М. И. Богдановича, А. А. Керсновского.Нахимов был фаталистом. Он всегда знал, что придет его время. Что, даже если понадобится сражаться с превосходящим флотом противника,– он будет сражаться и победит. Знал, что именно он должен защищать Севастополь, руководить его обороной, даже не имея поначалу соответствующих на то полномочий. А когда погиб Корнилов и положение Севастополя становилось все более тяжелым, «окружающие Нахимова стали замечать в нем твердое, безмолвное решение, смысл которого был им понятен. С каждым месяцем им становилось все яснее, что этот человек не может и не хочет пережить Севастополь».Так и вышло… В этом – высшая форма величия полководца, которую невозможно изъяснить… Перед ней можно только преклоняться…Электронная публикация материалов жизни и деятельности П. С. Нахимова включает полный текст бумажной книги и избранную часть иллюстративного документального материала. А для истинных ценителей подарочных изданий мы предлагаем классическую книгу. Как и все издания серии «Великие полководцы» книга снабжена подробными историческими и биографическими комментариями; текст сопровождают сотни иллюстраций из российских и зарубежных периодических изданий описываемого времени, с многими из которых современный читатель познакомится впервые. Прекрасная печать, оригинальное оформление, лучшая офсетная бумага – все это делает книги подарочной серии «Великие полководцы» лучшим подарком мужчине на все случаи жизни.

Павел Степанович Нахимов

Биографии и Мемуары / Военное дело / Военная история / История / Военное дело: прочее / Образование и наука
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное