Жизнь человеческая

Девочки были очень разные: почти взрослая Клава и две младшие – Нина и Рая. Младшие были на два-три года старше нас. Нина была самой красивой и заводной, невероятной фантазеркой. Все девочки очень хорошо рисовали. Говорили, что они дальние родственники знаменитого художника Шишкина. Видно, талант, передается генетически.

Ежегодно Шишкины сдавали одну комнату дачникам. В течение нескольких лет к ним приезжала одна и та же семья: мать – немолодая, хрупкая женщина и две дочери – Леля и Лида, с совершенно белым пушистым шпицем. Лида была очень красивая жгучая брюнетка с каскадом вьющихся волос, похожая на итальянку. Ей было лет 13 – 14. Леле было лет 20 – 25. Училась она в консерватории и прекрасно пела. Пела она романсы, а брат ей аккомпанировал. Чаще других песен она пела:

Дивный терем стоит,
И хором много в нем,
Но светлее из всех
Есть хорома одна.

А также:

К нам юноша пришел в село,
Кто он, отколь, не знаю.
Но все меня к нему влекло,
К нему влекло,
Все мне твердило – знаю.

Музицирование в те далекие вечера заменяло радио и телевизор. В те времена люди и подумать не могли, что когда-нибудь появится «волшебный ящик», в который все будут смотреть, уставившись в одну точку, в одиночку и семьями, и что этот предмет станет средством не единения людей, а их все большего разобщения. Но это я уже отвлеклась.

Летом, в белые ночи, когда кажется, что теплое молоко разлито в воздухе, мы вытаскивали из заветного сундука Марии Павловны старинные платья с кружевами и рюшами, длинные юбки и шляпки со страусовыми перьями. Все это мы надевали на себя, устраивали маскарад и отправлялись в таком виде гулять на мост. Шутки, смех, беспричинная радость.

Кругом – тучи комаров. В ореоле света, под фонарем у моста кружатся серебристые мотыльки, летят на огонь и падают, падают… Мы поем: «Ночка темна, комарики летают, Ося с Лидой под ручки гуляют!» Хотя «под ручки» никто не гуляет. Мы еще застенчивы и смелы только на словах.

Гурьбой мы ходили в лес через клемешинские поля. Вдоль дороги – канава, заросшая травой, большими шапками белых цветов на полых стволах. Под мелким кустарником – заросли земляники. Собираем пригоршнями и сыпем в рот ароматные, ни с чем не сравнимые ягоды. На поле растет морковь, брюква. Вырываем, обтираем об траву и грызем. Не беда, если и заболит живот – мама вылечит рисовым отваром и черничным киселем.

На лесных полянах, где пасутся коровы, особенно много земляники. Ведь почва удобрена! Теперь земляника повывелась. Перевели скот на «культурные пастбища». Теперь коровы пекутся на солнцепеке – ни тебе деревца, ни тебе кустика, однообразие трав: однолетние или многолетние. А на естественных лугах – душистое разнотравье, и молоко было душистое, целебное, вкусное.

Но вот и лес – сумрак, прохлада елового бора, собираем чернику. Проходим через бор и поднимаемся на ярко-желтый песчаный берег излучины реки Великой. Оттуда скатываемся вниз, под обрыв, раздеваемся и забираемся в реку. Места незнакомые. Быстрина. Страшно – далеко не заплываем. Потом весело бежим домой с плетеными корзиночками с земляникой и черникой. Мама наливает нам молока, и мы пьем его со своими ягодами. На рынке ягод пропасть. Стакан земляники или черники стоит 10 копеек.

К осени появляются грибы: боровики, подосиновики, лисички. Мы их приносим из леса, а мама чистит и готовит. Особенно вкусны грибы, жаренные с картошкой на подсолнечном масле. Из боровиков мама варит суп и заправляет его сметаной.

Больше всего мы любим ходить на Вал, где в выходные дни всегда людно, весело, играет духовой оркестр и на открытой сцене выступают приезжие артисты. Здесь впервые мы услышали гавайскую гитару и саксофон, мяуканью которого мы пытались подражать, зажимая пальцами нос и посылая в него звуки.

Лето пролетало быстро. Снова пора было идти в школу, а дачники уезжали в Ленинград. В слове Ленинград для нас было что-то необыкновенное, загадочное, притягательное. Мы мечтали побывать в Ленинграде.

И вот однажды, когда мне было лет шесть-семь, отец взял меня с собой в Ленинград. Вначале мы поехали в Псков. Ехали в каком-то полутемном плацкартном вагоне, и отец накормил меня пышным, сладким бисквитом. Я объелась и отравилась. Мне было очень плохо, и отец уже был не рад, что взял меня с собой.