Жизнь человека: встреча неба и земли

Что до тесного сплетения армянского национального чувства с армянской религиозностью и церковностью, нельзя не согласиться с Католикосом, называющим ее «экзистенциальной». Разве что в больном вопросе о недавнем советском прошлом отважусь немного поспорить — но сейчас же, впрочем и возражу самому себе. Сознаюсь, что в качестве бывшего «подсоветского» человека нахожу, пожалуй, слишком уверенными и благополучными несколько фраз в главе IV, касающихся темы советских десятилетий. «...Армянский народ не может быть оторван от христианских ценностей», — дай Бог, чтобы было так, но существует ли народ, о котором мы можем сказать это с абсолютной уверенностью? Христос спрашивал: «Сын Человеческий, придя, найдет ли веру на земле?» (Лк. 18, 8). И дальше: «...В Армении коммунизм не был идеологией, изобретенной армянами. Он был навязан нашему народу...» Верно по смыслу, но верно ли по тону? Спрашивается, какому народу Советского Союза коммунизм (и в особенности коммунистический атеизм) не был навязан? Нам, русским, не на кого перекладывать ответственность, разве что кто-нибудь помянет евреев, — но синагог, что же, не крушили? Я своими глазами видел обрывки свитка Торы, благоговейно подобранные на развалинах только что растерзанной синагоги... Да и кто, собственно, «изобрел» коммунизм? Проблема не в том, кем была изобретена идея, — мало ли какие бывают идеи; проблема в том, что черные дела творились при соучастии представителей разных народов, что они могли твориться, не вызывая значительного противодействия. И еще дальше: «...Впрочем, вся армянская культура свидетельствует о христианской вере: древние манускрипты, архитектура...» А что сказать о русских церквах и иконах, что сказать о готике Франции, которая когда-то называла себя старшей дочерью Церкви и которая первой провозгласила в революционные годы программу дехристианизации, что сказать о религиозной культуре Испании, страны Тересы Авильской и Хуана де ла Круса, где в пору гражданской войны особая ярость обрушивалась на духовных лиц и на святыни? Увы, опыт научает тому же, о чем предупреждали древние пророчества: сияние веры в историческом прошлом народа само по себе не дает никаких гарантий на будущее. Это можно сказать о каждом народе. Но сейчас я сделаю себе самому, как и обещал, одно возражение. Пусть во многих отношениях ситуация в Армении советских лет может быть уподоблена тому, что можно было видеть в других частях СССР, — но не во всем, не во всем. Уже превосходная сохранность тех же хачкаров, расположенных подчас далеко от человеческого жилья, заставляла задуматься: это было неопровержимое вещественное доказательство того, что и вправду весь народ (включая мальчишек, обработанных комсомольским промыванием мозгов, да и попросту подпадающих, как это неизбежно в переходном возрасте, искушениям разрушительного удальства) единодушно хранил святыню как своё достояние. Когда отступало чувство святыни в религиозном смысле слова, оставалось чувство: это наше. Навсегда, навсегда наше. Такое чувство — драгоценное достояние, выстраданное за годы и века, когда не оставалось у народа импозантных политических эмблем, — одни святые камни на каменистой земле, да рукописи в монастырских хранилищах...