Жизнь Чезаре Борджиа (др. изд.)

Наслаждаясь вечерней прохладой после душного дня, все допоздна засиделись в саду, забыв о тысячелетнем биче Рима — малярийных испарениях окрестных низин. А ведь болезнь уносила сотни людей каждое лето, и около года тому назад ее жертвой стал младший брат Чезаре — кардинал Джованни Борджа… Через несколько дней, субботним утром двенадцатого августа, папа почувствовал себя нездоровым и даже не смог отслужить мессу. Вечером началась лихорадка. Жар усиливался, и временами Александр впадал в забытье и бредил. После кровопускания, сделанного пятнадцатого числа, состояние больного улучшилось. Несколько кардиналов, допущенных к папе, старались развлечь его разговорами и даже затеяли игру в карты у самого ложа святого отца. Казалось, недуг уже готов отступить перед прославленным «бычьим здоровьем» Борджа.

Но спустя сутки наступило резкое ухудшение, и врач заявил, что надежды на выздоровление его святейшества больше нет. Епископ Ульмский, неся святые дары, вошел в опочивальню Александра и затворил дверь. Ему предстояло выслушать исповедь и дать больному последнее помазание. Вечером восемнадцатого августа папа скончался.

Так умер Родриго де Борджа — римский папа Александр VI. История его болезни и смерти, изложенная выше, составлена по записям лечащего врача, материалам из дневника Бурхарда и донесениям послов Венеции и Феррары. Эта картина сильно отличается от общеизвестной легендарной версии, но она достоверна, ибо подтверждена показаниями нескольких независимых свидетелей.

Как упоминает феррарский посол в письме к герцогу Эрколе, датированном четырнадцатым августа, в то лето лихорадка выкосила чуть ли не половину Рима. Не избежали заразы и многие кардиналы, в том числе и Адриано да Корнето. Он заболел почти одновременно со своими гостями, но вскоре поправился.

В дни, когда умирал его отец, Чезаре также оказался прикованным к постели. Болезнь доставляла ему тяжкие муки. Пытаясь унять нестерпимый жар, герцог вскакивал и окунался в ванну с ледяной водой. Подобная терапия, несомненно, убила бы более слабый организм, но Чезаре остался жив, хотя впоследствии у него начала шелушиться и отслаиваться кожа по всему телу.

В дневнике Бурхарда отмечено одно обстоятельство, показавшееся церемониймейстеру очень странным: папа, уже находясь на смертном одре, ни разу не упомянул о своих детях и не выразил желания увидеться с ними. Позднейшие писатели считали такую сдержанность лучшим доказательством дьявольских деяний герцога и его сестры Лукреции; подразумевалось, что даже преступный отец на закате дней «молчаливо отрекся» от запятнанного кровью потомства.

Это мнение трудно признать справедливым. Легче предположить другое — старый человек, готовясь предстать перед лицом Вечного Судии, не мог не думать о своей бурной и неправедной жизни, о высоком звании, которым он так долго и своевольно пользовался для личных нужд, о долге, которым так часто пренебрегал. Он не был пастырем верующих, а прошел путь князя и монарха; он многих обидел, и ему было в чем каяться. И очень может быть, что теперь, лежа на смертном одре, он желал отринуть все мирские помыслы и хотя бы в последние часы сосредоточить свой беспокойный ум на Боге, о котором слишком часто забывал при жизни.

Герцог Валентино не уронил ни одной слезы, узнав о смерти отца. Чувствительность вообще была совершенно чужда его натуре, и, насколько известно, он не испытывал сколько-нибудь пылкой привязанности ни к одному человеку на свете. Кроме того, обстановка требовала от Чезаре немедленных действий. Кляня болезнь, отнявшую у него силы в самый ответственный миг, он вызвал верного Микелетто и отдал необходимые приказы. Через полчаса армия поднялась по тревоге.

Солдаты герцога оцепили Ватикан, у всех ворот была расставлена усиленная стража. Отряды наемников входили в Рим, и город затих, придавленный железным кулаком испанского капитана. Весть о кончине папы наполнила сердца горожан тревогой и страхом — затаившись в домах, люди гадали, что предпримет временный владыка Рима.

Явившись к хранителю папской казны, кардиналу Казанове, дон Мигель потребовал у него ключи от сокровищницы. Кардинал заартачился, наивно пытаясь убедить угрюмого головореза в противоправности любых посягательств на церковные деньги, даже со стороны герцога Романьи и Валентино. Выслушав кардинальскую отповедь, испанец приставил обнаженный кинжал к горлу его преосвященства и вторично изложил цель своего визита. Осознав бесполезность дальнейшей дискуссии, Казакова сдался, и через несколько минут солдаты поволокли из сокровищницы драгоценную утварь — золотые чаши для причастия, паникадила и дарохранительницы, усыпанные изумрудами и рубинами, ризы и облачения, расшитые жемчугом и бирюзой, серебряные блюда, подсвечники и кропильницы. Стоимость добычи превышала двести тысяч дукатов, не считая ста тысяч в звонкой монете — кожаные мешки с папским золотом, под бдительным надзором Мигеля да Кореллы, вместе с остальным добром отправились во дворец Монте-Джордано.