Жизнь Давида

Когда с постом, или с пусканием слюны в бороду, или со служением Анхусу покончено, когда бессмертный плач написан и исполнен, Давид переходит к следующему занятию с удвоенной энергией и почти искренней верой в то, что поступает правильно, и этот мистический шаг далек от простого эгоизма. В отличие от золотых наростов или условия выколоть всем правый глаз, действия скорбящего Давида в его целенаправленном горе относятся к категории кажущихся парадоксов, где да и нет занимают одну и ту же нишу.

После битвы на горе Гелвуйской и плача, исполненного по Ионафану и Саулу, Давида венчают в качестве царя Израиля. Затем начинается затяжная война между Давидом в Иудее и противостоящим ему семейством Саула в северном Израильском царстве, которым руководит военачальник Авенир — тот самый, что сопровождал Давида, несущего голову Голиафа. Он «воцарил» над израильтянами законного наследника титула Иевосфея (его настоящее имя Иш-Баал, но писцы боялись повторять его, чтобы избежать идолопоклонства), сына царя Саула.

«И донесли Давиду, что жители Иависа Галаадского погребли Саула. И отправил Давид послов к жителям Иависа Галаадского, сказать им: благословенны вы у Господа за то, что оказали эту милость господину своему Саулу, и погребли его, и ныне да воздаст вам Господь милостью и истиною; и я сделаю вам благодеяние за то, что вы это сделали; ныне да укрепятся руки ваши, и будьте мужественны; ибо господин ваш Саул умер, а меня помазал дом Иудин царем над собою» (II Цар. 2, 4–7).

Так поступил Давид, новый царь Иудеи, больше не разбойник, а правитель. Он обратился к жителям города, который Саул, царь Израиля, спас от ужасной угрозы выкалывания правого глаза. Однако военачальник Авенир взял под контроль Израильское царство и дом Саула:

«Но Авенир, сын Ниров, начальник войска Саулова, взял Иевосфея, сына Саулова, и привел его в Маханаим, и воцарил его над Галаадом, и Ашуром, и Изреелем, и Ефремом, и Вениамином, и над всем Израилем» (II Цар. 2, 8–9). Впрочем, «Давид все более и более усиливался, а дом Саулов более и более ослабевал» (II Цар. 3, 1).

V. Дым от гнева Его и из уст Его огонь поядающий

Арабские поэты, называвшие егоDa'ud, DawudилиDahwoud (а его сына они называли Сулейман), приписывали Давиду изобретение кольчуги. Дикий анахронизм, но ассоциация с кольчугой очень подходит ему, человеку с весьма запутанными связями, подобными переплетениям в ювелирных украшениях, достигающему небывалой легкости и гибкости в утаивании истинных своих целей, человеку, чье участие в смертоносных делах нуждается в покровительстве. Кажущаяся податливость кольчуги в сочетании с затейливой и глянцевой красотой — тоже служит защите.

Сила имеет первостепенное значение, даже в проявлениях божественной воли. Плач Давида по Саулу и Ионафану не был бы шедевром, несмотря на прекрасные строки о разуме, тайне и благодати, если бы в нем не говорилось и об этом. Подобно кольчуге, стихотворение — это тоже гибкая ткань связей, балансирующая на грани податливости и жесткости. То же самое можно сказать про любую речь, влияние которой достигает уровня действия. Основа красноречия Давида именно в том, что его слова сочетают в себе силу искусства и приемы публичной речи или содержат хотя бы одно из двух.

На уровне эпического действия речь и удар мечом равным образом, иногда даже одновременно, раскрывают на войне характер человека. В эпическом сражении импульсивные, резко окрашенные потоки эмоций прокладывают глубокие каналы для поступков. В мускулистой реальности, в которой запросто могут искалечить и убить, даже благородство и привязанность чувствуют свою неумолимую зависимость от силы. Судьба играет героями на эпическом поле, где насилие то и дело проявляется во всей своей ужасной ясности, как, например, в истории Авенира и Иоава.

Военачальник Саула Авенир, сын Нира, шел по жизни, руководствуясь логикой своей карьеры, этот мирской фактор, несомненно, не менее силен, чем личные амбиции, а может быть, еще более безжалостен. Авенир дослужился до роли делателя королей — он сопровождал юношу Давида в царский шатер после его неожиданного триумфа.