Жизнь Давида

О смерти Давида повествование сообщает весьма лаконично — одним предложением. Давид пел свои великие псалмы по Саулу, Ионафану и Иоаву, но по нему самому панихиду не справляют, никто его не оплакивает, хотя его сын Соломон тоже прославился великой поэзией. Элегия Соломона, посвященная Давиду, — это строительство Города Давида. Не только Храм, но и само описание Храма — это гимн Давиду и его деяниям, в том числе и предприятию по исчислению Израиля и Иуды.

Когда Давид в духе полиса отдает приказ о переписи, Иоав в духе шатров выступает против, но все-таки, пусть и без большой охоты, подчиняется Давиду. Иоав посылает своих людей считать население, и это методичное исследование империи занимает девять месяцев. Результат охватывает не просто мужское взрослое население, он носит выраженный военный характер: «…и оказалось, что Израильтян было восемьсот тысяч мужей сильных, способных к войне, а Иудеян пятьсот тысяч» (II Цар. 24, 9). И сразу «вздрогнуло сердце Давидово», и он кается перед Господом — тем самым, который повелел ему пересчитать народ, если, конечно, это не было наущением Сатаны: «Тяжко согрешил я, поступив так; и ныне молю Тебя, Господи, прости грех раба Твоего, ибо крайне неразумно поступил я» (II Цар. 24, 10).

То, что мысли Давида потекли в прямо противоположном направлении, свидетельствует о его культурной двойственности. Столь же иррациональны слова Господа, говорящего своему пророку Гаду:

«Пойди и скажи Давиду: так говорит Господь: три [наказания] предлагаю Я тебе; выбери себе одно из них, которое совершилось бы над тобою» (II Цар. 24, 12).

Вот какие три варианта передает Давиду пророк:

«Избирай себе, быть ли голоду в стране твоей семь лет, или чтобы ты три месяца бегал от неприятелей твоих, и они преследовали тебя, или чтобы в продолжение трех дней была моровая язва в стране твоей? теперь рассуди и реши, что мне отвечать Пославшему меня» (II Цар. 24, 13).

Эти три варианта вызывают ассоциации с народной сказкой — очень неприятной сказкой. В том, что следует дальше, отсутствует логика, но проявляется характер мышления Давида, который, столкнувшись с тремя возможными наказаниями, вместо того чтобы сделать выбор, дает ответ, который одновременно льстит Господу и перекладывает выбор обратно на него. Давид говорит:

«Тяжело мне очень; но пусть впаду я в руки Господа, ибо велико милосердие Его; только бы в руки человеческие не впасть мне» (II Цар. 24, 14).

Эти слова вызывают в памяти поэтический голос, который умиротворял Саула. Находчивый ответ Давида содержит формулу — пожелание предать себя в руки Бога, а не людей, — которую религиозные евреи повторяют ежедневно, произнося покаянное благословение. Таким образом, артист Давид (метрическая поэзия и музыка, как и перепись, имеют дело с числами) произносит фразу, которая будет ежедневно звучать на протяжении тысячелетий. Но само повествование в ужасе от этого динамичного персонажа, создающего стихи, города, музыку и списки, сгибающего или даже ломающего рамки Божьей воли. Дав ответ, исключающий преследование со стороны людей, Давид, однако, не избежал наказания:

«И послал Господь язву на Израильтян от утра до назначенного времени: и умерло из народа, от Дана до Вирсавии, семьдесят тысяч человек» (II Цар. 24, 15). Краткий и осторожный ответ Давида, что он предпочитает отдать себя в руки Божьи, а не человеческие, обладает определенной прозорливостью. Но разрешение ситуации приводит к печальному результату: Господь выбирает между голодом и моровой язвой, и непропорционально огромные и страшные жертвы (семьдесят тысяч умерших) доказывают, что не стоило ждать милости от руки Божьей.

Эти семьдесят тысяч учтены — предполагаемый позднейший автор, который преследует свою религиозную цель, сосчитав мертвых, умерших в наказание за подсчитывание живых, заставляет повествование кусать самого себя за хвост. За туманным и непонятным спором между Богом и Давидом, или между Сатаной и Давидом, а, возможно, за знанием, что против подсчета существует древний суеверный запрет, и за применением этого запрета стоит реальный политический спор. Это спор между духом царской столицы, полиса с меняющимся разнообразным населением и официальной жизнью, с одной стороны, и древним племенным духом, где все сидят по шатрам своим и кричат: «Нет нам части в Давиде, и нет нам доли в сыне Иессеевом», с другой.