Жизнь Дэвида Копперфилда, рассказанная им самим

— Ну право же, глаза у них совсем одинаковые, — нежно сказала мать. — Должно быть, у меня такие же глаза. Мне кажется, они такого же цвета, как мои. Нет, они удивительно похожи.

— О чем это вы толкуете, Клара? — спросила мисс Мэрдстон.

— Дорогая Джейн, я нахожу, что у малютки такие же глаза, как у Дэви, — пролепетала моя мать, слегка смущенная резким тоном, каким был задан вопрос.

— Клара! — сказала мисс Мэрдстон, гневно вставая с места. — Иногда вы бываете просто-напросто дурой.

— Дорогая моя Джейн! — укоризненно сказала мать.

— Просто-напросто дурой! — повторила мисс Мэрдстон. — Кто еще мог бы сравнить ребенка моего брата с вашим сыном? Они совсем не похожи! Они ничуть не похожи! Между ними нет ни малейшего сходства. Надеюсь, что такими они и останутся. Не желаю я сидеть здесь и выслушивать подобные сравнения.

С этими словами она величественно вышла из комнаты и хлопнула дверью.

Короче говоря, я не пользовался расположением мисс Мэрдстон. Короче говоря, я не пользовался здесь ничьим расположением, даже своим собственным, ибо те, кто любил меня, не могли это показывать, а те, кто не любил, показывали это слишком открыто, и я мучительно сознавал, что всегда кажусь скованным, неуклюжим и глуповатым.

Я чувствовал, что им со мной так же не по себе, как и мне с ними. Если я входил в комнату, где они сидели беседуя, и моя мать казалась веселой, ее лицо омрачалось тревогой при моем появлении. Если мистер Мэрдстон бывал в наилучшем расположении духа, я портил ему настроение. Если мисс Мэрдстон была в наихудшем, я раздражал ее еще больше. Я был не лишен наблюдательности и видел, что жертвой всегда бывает моя мать; что она не решается заговорить со мной или приласкать меня, не желая вызвать их неудовольствие своим поведением, а позднее выслушать нотацию; что она вечно опасается не только за себя, но и за меня, как бы я не вызвал их неудовольствия, и с беспокойством следит за выражением их лиц, стоит мне пошевельнуться. Поэтому я решил как можно реже попадаться им на глаза и много раз в эти зимние дни прислушивался к бою церковных часов, когда сидел за книгой в своей неуютной спальне, закутанный в пальтишко.

Иногда, по вечерам, я шел в кухню и сидел с Пегготи. Там я чувствовал себя хорошо и не боялся быть самим собой. Но такое времяпрепровождение, так же как и уединение у себя в комнате, не было одобрено в гостиной. Страсть к мучительству, господствовавшая там, наложила и на то и на другое свой запрет. Мое присутствие все еще почиталось необходимым для воспитания моей бедной матери, и, так как я был нужен, чтобы подвергать ее испытанию, мне было запрещено отлучаться.

— Дэвид, я с сожалением замечаю, что у тебя угрюмый нрав, — сказал мистер Мэрдстон однажды после обеда, когда я, по обыкновению, собирался уйти.

— Мрачен, как медведь! — вставила мисс Мэрдстон.

Я стоял неподвижно, понурившись.

— Самый худший нрав, Дэвид, — это нрав угрюмый и строптивый, — продолжал мистер Мэрдстон.

— А такого непокладистого, упрямого нрава, как у этого мальчика, я еще не видывала, — заявила его сестра. — Я думаю, Клара, даже вы не можете этого не признать?

— Простите, дорогая Джейн, — сказала мать, — но вполне ли вы уверены — конечно, вы примете мои извинения… я надеюсь, вы простите меня, дорогая, — вполне ли вы уверены, что понимаете Дэви?

— Клара, я бы стыдилась самой себя, — заявила мисс Мэрдстон, — если бы не понимала этого мальчика или какого-нибудь другого мальчишку. Я не притязаю на глубокий ум, но на здравый смысл я почитаю себя вправе притязать.

— Ну конечно, дорогая моя Джейн, вы наделены очень острым умом, — сказала моя мать.

— Ах нет! Боже мой! Пожалуйста, не говорите этого, Клара! — сердито перебила ее мисс Мэрдстон.

— Но я в этом не сомневаюсь, и все это знают, — продолжала моя мать. — Я сама извлекаю из него столько пользы во всех отношениях — во всяком случае, должна была бы извлекать, — что убеждена в этом больше, чем кто бы то ни было. Вот почему я и говорю так нерешительно, дорогая Джейн, поверьте мне.

— Ну, скажем, я не понимаю этого мальчика, Клара, — произнесла мисс Мэрдстон, поправляя свои цепочки на запястьях. — Если вам угодно, допустим, что я его совсем не понимаю. Для меня он — натура слишком сложная. Но, может быть, проницательный ум моего брата помог ему отчасти разгадать этот характер. И мне кажется, мой брат как раз говорил на эту тему, когда мы — не очень-то вежливо — перебили его.

— Я думаю, Клара, что в данном случае найдутся более беспристрастные судьи, которым больше следует верить, чем вам, — торжественным голосом изрек мистер Мэрдстон.

— Эдуард, — робко отозвалась моя мать, — вам, как судье, во всех случаях следует больше верить, чем мне. И вам, и Джейн. Я сказала только…

— Вы сказали только слова необдуманные и малодушные, — перебил он. — Постарайтесь, чтобы впредь этого не было, дорогая моя Клара, и следите за собой.

Губы моей матери как будто прошептали: «Хорошо, дорогой Эдуард», но вслух она не сказала ничего.