Жизнь для вечности

Когда случалось делать ему замечание за излишнюю резвость или забывчивость, то обычно Колюша сразу же просил прощения и молчал, когда слушал выговор. Я помню случай, когда в запальчивости я назвал его обидным именем за неисполнение какого-то поручения. Почувствовав затем свою несправедливость, я сказал ему:

– Колюша, я сожалею, что назвал тебя так обидно.

– Не беспокойся, папочка, – ответил он и посмотрел на меня таким ясным взором, в котором я мог прочесть полное примирение души: его любовь покрывала всегда все обиды и не позволяла гнездиться в сердце злопамятности.

Была еще одна черта, типичная для характера Колюши в юности. Это презрительное отношение к деньгам. Тщательный и аккуратный в работе, по отношению к деньгам Колюша проявлял какую-то подчеркнутую небрежность. Когда он брал на расходы деньги, он рассовывал их по карманам, и там они превращались в грязные комочки, которые вылетали с носовым платком или вытряхивались при ревизии карманов перед стиркою брюк. «Вот барахло-то», – говорил Колюша, когда смотрел на это неожиданно для него появившееся неприглядное содержание его карманов. Я укорял его за эту небрежность, но не мог привить ему уважение к деньгам. Следует заметить, что подобная небрежность являлась следствием основной черты его характера – пренебрежения материальными ценностями. Они никогда не занимали его сердца и его внимания, и с чем ему не приходилось бороться в себе, так это со «сребролюбием» в широком понимании этого слова.

Та же черта характера проявлялась у него и в отношении сладостей, которые он, будучи мальчиком, получал в день своего Ангела, на большие праздники и т. п. Он всегда щедро угощал ими близких и не умел беречь их. Зная свою слабость невоздержания при избытке сладостей, он часто отдавал их сестре с просьбой: «Спрячь, Тяпик, а то я все съем».

Никогда в Колюше нельзя было заметить хотя бы оттенка лукавства, лжи или лицемерия. Прямота, искренность и абсолютная правдивость были его отличительными чертами.

Колюша живо воспринимал жизнь и сильно реагировал на ее явления. Наташа помнит такой случай из их детской жизни. Когда дети стали подрастать, решили для порядка разделить между ними их детскую библиотеку. Некоторые книги делили по жребию. Из числа разыгранных книг «Последние дни Помпеи» достались Сереже, а «На заре христианства» – Наташе. Эти книги очень ценил Колюша, и Наташа заметила его огорчение. Она решила уступить Колюше свою книгу и уговорила то же сделать со своею и Сережу. Когда Колюше было это сказано, он так был рад, что бросился целовать и брата, и сестру.

В другом случае – по окончании седьмого класса школы – ему подарили фотоаппарат. На следующий день после получения подарка он так рассказал о своем пробуждении в это утро. «Просыпаюсь я и задаю себе вопрос – кто я? Соображаю и вспоминаю… я владелец фотографического аппарата!..» Так ярко переживало горячее сердце Колюши события детской и юношеской жизни.

Когда Колюша стал юношей, мы прозвали его «нашим соловушкой» за его веселость и жизнерадостность. Он как бы летал над землей, не замечал ее тягостей, не зная ни горя, ни больших забот, ни тяжелых болезней. Господь хранил его от всего этого до последнего года его жизни.

Колюша обычно был душой детских игр. Никто так быстро не бегал и не «выручал» так искусно, как он. Здесь, как и во всей его жизни, сказывалась горячность его натуры, его свойство вкладывать все свое сердце и отдавать всю свою энергию в то дело (или в детстве – в игру), которым он занимался. После него остался среди прочего «Учебник для игры в слова», составленный им, когда ему было двенадцать лет. «Учебник» написан очень обстоятельно: в отдельной книжечке, печатными буквами, с детальными объяснениями правил игры, примерами, пояснениями и т. п.

Когда он окончил среднюю школу, в нем сохранялись еще в значительной степени детские интересы. Так, например, он с увлечением играл с товарищами и братом Сережей (который был на четыре года моложе его) в различные детские игры. Они устанавливали на одном конце комнаты множество самодельных танков (из картона и бумаги), аэропланов, пушек, шахматных фигур и т. п., в другом они помещались сами и из резиновых рогаток бумажными пулями расстреливали «неприятельскую технику», приходя в восторг от удачных выстрелов. «Ах ты, студент, студент!» – шутила мама, глядя на играющего с увлечением сына.

Колюша хорошо играл в шахматы, но никогда не увлекался ими. Он был очень подвижен, любил сыграть на пианино веселый «вальсишко». Он очень любил Ростана, а пьесу «Сирано де Бержерак» знал чуть ли не наизусть.

Мне вспоминаются его две любимые поговорки, которые хорошо отвечали его характеру этого времени. Когда случалось что-либо не совсем для него приятное и ему рассказывали о том, то он отвечал шутливо: «Ну и пусть». Это гармонировало с его всегдашней покорностью Провидению и легкостью отношения к неприятностям жизни. Когда же ему сообщали что-либо приятное, он восклицал: «А я и рад!»

«Колюша хорошо играл в шахматы…»