Жизнь древнего Рима.

Что люди увлекались и увлекаются бегами, это понятно: красота лошадей, борьба за первенство, искусство возниц – есть на что посмотреть и чему подивиться. Естественно было, из раза в раз бывая в цирке, особенно заинтересоваться какими-то лошадьми, каким-то возницей, «болеть» за них, радоваться их победе. В римском цирке, однако, случилось другое. Люди связали свои интересы с определенной «партией», переживали ее успехи и неудачи, как личные, собственные; «любили тряпку, благоволили к тряпке, и если в самый разгар состязаний состязающиеся могли бы обменяться своей цветной одеждой, то зрители обменяют и предмет своей горячей приязни и сразу покинут тех возниц и тех лошадей, которых они узнают издали, чьи имена они выкрикивают» (Pl. epist. IX. 6. 2-7). Плиний искренне удивлялся этому: «Я чувствую некоторое удовольствие от того, что нечувствителен к их удовольствию». Привязанность к «тряпке» действительно с первого взгляда вызывает удивление вполне естественное. С первого взгляда только Плиний, с удовольствием подчеркивавший несоизмеримость между своей умственной культурой и уровнем интересов и вкусов «толпы», не захотел вглядеться в сущность любви к «тряпке» и не попытался определить, на чем она зиждется. Причин этой странной привязанности было много – прежде всего, конечно, материальная заинтересованность. У нас, к сожалению, нет документов, которые позволили бы ближе ознакомиться с хозяйством и постановкой финансового дела в беговых компаниях, но мы знаем, что в составе их были дельцы большого стиля, ворочавшие миллионами, и «господин партии» был только ее представителем, «первым среди равных». Сколько людей входило в состав такого общества? Сколько других были косвенно связаны с его делом? Владельцы конных заводов, у которых общество покупало лошадей, естественно, принимали к сердцу успех свежих скакунов, если даже и не участвовали в прибылях. Те, кто держал пари на лошадей данного общества, получал выигрыш часто немалый[174]. Ряд людей был кровно заинтересован в успехе данного общества, был сцеплен с ним крепкими связями денежной выгоды. А с этими людьми было связано множество других, которые оказывались на стороне этой «тряпки», потому что к ней благоволили их патроны, друзья, родные или люди, чью благосклонность им хотелось приобрести. Может быть, какую-то для нас неуловимую, к сожалению, роль играли определенные политические симпатии и настроения. Может быть, оппозиция была не только в сенате, но и на конном дворе и в конюшне? Известно, что и Калигула, и Нерон, и Домициан покровительствовали одному из беговых обществ, и это покровительство воспринималось остальными, конечно, как незаслуженное оскорбление. Зависть, обида, боязнь, негодование – эти чувства в разных оттенках и с разной силой жили в сердцах тысяч и тысяч. Нельзя ли думать, что эта эмоциональная оппозиция была, пожалуй, страшнее идеологической, сенатской; и смерть троих императоров не была ли в какой-то мере подготовлена этим «цирковым недовольством»?

Людей собирало в цирке многое. Прежде всего захватывающим было зрелище стремительно несшихся, сшибавшихся, обгонявших одна другую квадриг; прекрасные лошади, лихие возницы, смертельная опасность этих состязаний – этого было бы достаточно, чтобы глядеть на арену, не отрывая глаз, затаив дыхание. А тут присоединились еще веселая толпа, в которой пестрота своевольных женских костюмов выделялась яркими пятнами на фоне сверкающей белизны обязательных тог, возможность завязать легкое, ни к чему не обязывающее знакомство, – Овидий рекомендовал цирк как самое подходящее для этого место, – присутствие самого императора, богатое угощение после игр и, может быть, счастливая тессера[175] …