Жизнь древнего Рима.

Рождение ребенка было праздником, о котором оповещали всех соседей венки, повешенные на дверях. Отец поднимал младенца, которого клали перед ним на землю; это значило, что он признавал его своим законным ребенком. А он мог отвергнуть его, и тогда новорожденного выбрасывали. С этим жестоким обычаем боролись еще христианские писатели, и Минуций Феликс указывает на него, как на одно из преступлений, которое в языческой среде таковым не почиталось: «Вы иногда выбрасываете ваших сыновей зверям и птицам, а иногда предаете жалостной смерти через удавление» (Octav. 30. 2). Только при Александре Севере выбрасывание детей было объявлено преступлением, которое приравнивалось к убийству.

Право выбросить ребенка, продать его или даже убить[103] целиком принадлежало отцу; – «нет людей, которые обладали бы такой властью над своими детьми, какой обладаем мы» (Gaius, I. 55). Что действительно сказал отец Горация своему сыну, убившему сестру за то, что она оплакивала врага родины, и произошел ли весь этот трагический эпизод в действительности, это в данном случае не имеет значения: важно заявление, которое Ливий, современник Августа, влагает в уста старика-отца: если бы поступок сына был несправедлив, он, отец, сам казнил бы сына. Давший жизнь имел право ею и распоряжаться: известная формула – «я тебя породил, я тебя и убью» – развилась в логическом уме римлянина в систему обоснованного права, именовавшегося «отцовской властью» (patria potestas). Это было нечто незыблемое, освященное природой и законом. Когда в грозный час войны трое военных трибунов, облеченных консульской властью, спорят в сенате о том, кому идти воевать (дело происходит в V в. до н.э.) – городские дела в такую минуту кажутся слишком ничтожными, и все трое рвутся к войску, – то отец одного из них приказывает ему остаться в Риме «священной властью отца» (maiestas patria). Этого приказа достаточно, чтобы прекратить и спор, и необходимость метания жребия: отцовское слово оказалось сильнее даже конституционных постановлений. Сын может дожить до преклонных лет, подняться до высших ступеней государственной карьеры, приобрести почет и славу (vir consularis et triumphalis), он все равно не выходит из-под отцовской власти, и она кончается только со смертью отца. Жизнь сумела обойти ряд законов: поставить иногда раба, бесправное существо, «вещь», выше всех свободных, дать женщине, которая всю жизнь должна находиться под опекой отца, брата, мужа, права, которые уравнивали ее с мужчиной, – отцовская власть оставалась несокрушимой. А. Фульвия, отправившегося к Катилине, отец-сенатор приказал вернуть с дороги и убить (Sal. Cat. 39. 5); Сенека помнил какого-то Трихона, римского всадника, который засек своего сына до смерти (de clem. I. 15. 1). Он же рассказывает, что Тарий сам держал суд над своим юным сыном, уличенным в составлении планов отцеубийства. На суд этот были приглашены родственники и сам Август. И только при Константине казнь сына объявляется убийством.