Жизнь Джейн Остин

За несколько лет до того, как Болтоны поселились в Хаквуд-парке, там провел детские годы и долго жил преподобный Чарльз Паулетт. Когда Остины с ним впервые познакомились, он служил в крошечном приходе в Уинсладе, а в 1790 году, несмотря на отсутствие ученой степени, был назначен одним из капелланов принца Уэльского. Его отец, морской офицер, умер совсем молодым, не успев сыграть никакой роли в судьбе сына. Гораздо существеннее оказалось то, что Чарльз приходился внуком третьему герцогу Болтону и его давней любовнице (ставшей в конце концов женой) актрисе Лавинии Фентон, первой исполнительнице роли Полли Пичем в «Опере нищих»[76]. Хоть и небольшого роста, и странноватого телосложения, Паулетт был человеком интересным, да к тому же остроумным. Он бывал даже очарователен, так что Джейн Остин не слишком оскорбилась, когда он попытался поцеловать ее на рождественской вечеринке 1796 года. Через два года, в связи с танцевальным вечером, который он давал, Джейн отозвалась о нем гораздо суровее. К тому времени он обзавелся женой, «именно такой, какую мечтали увидеть соседи: взбалмошной, глупой и претенциозной». Он и сам успел сделаться притчей во языцех для всех соседей, а уж жена его и вовсе поражала «дороговизной и откровенностью нарядов», — впрочем, только этим она и привлекла внимание Джейн. Вскоре после кончины жены Паулетт разорился и был вынужден уехать на континент, откуда так никогда и не смог вернуться. Легко можно вообразить, как он (словно какой-нибудь персонаж Теккерея) живет в меблированных комнатах в Брюсселе, удивляя новых постояльцев то воспоминаниями о скромной приходской жизни, то рассказами о принце Уэльском на балу в Хаквуде и о «моем дедушке-герцоге»[77].

Вот Портсмуты из Хёрстборн-парка действительно являлись старинным аристократическим родом, но времена, о которых здесь идет речь, были для этого семейства омрачены разными напастями и скандалами. Невозможно предположить, чтобы слухи об этом не циркулировали по округе, где, говоря словами Джейн, каждого «окружают добровольные соглядатаи из числа соседей», хотя никто из Остинов не поминает этих скандалов в своих письмах. Третьего графа Портсмута (тогда носившего титул лорда Лимингтона) знали в Стивентоне с раннего детства — с тех пор, как его в 1773 году привезли к мистеру Остину в качестве ученика. Пятилетний лорд был «плохо развит для своего возраста, но добродушен и опрятен», как следует из письма миссис Остин Сюзанне Уолтер. Ее сыновья, Джимми и Нэдди, «очень обрадовались новому товарищу для игр». Но через полгода мать лорда Лимингтона забрала сына от Остинов, «обеспокоенная его заиканием, которое становилось все хуже». Мальчика отвезли в Лондон на лечение к некоему месье Анже, но и после этого юный лорд не избавился от проблем с речью. Он вообще рос легковозбудимым и странным. Внешне его жизнь была вроде бы совершенно обычной, на деле же семья не спускала с него глаз. Его младших братьев, Ньютона и Кулсона Уоллопа (тоже хорошо знакомых Остинам), отправили на учебу в Итон.

В 1799 году, как только тридцатидвухлетний лорд Лимингтон унаследовал отцовское имя и титул, братья вынудили его жениться на почтенной[78] Грейс Нортон, которой к тому времени уже стукнуло сорок семь. О ее мотивах можно только догадываться, а вот семейство Портсмут желало этого брака по одной простой причине: чтобы исключить появление детей (во всяком случае, законных) у старшего и чтобы право наследования перешло ко второму брату Ньютону. Представления новоиспеченного графа Портсмута о деторождении были весьма смутными. Так, он полагал, что срок от зачатия до появления младенца на свет составляет… пятнадцать месяцев; кроме того, он слыл импотентом. И все-таки семья сочла за лучшее подстраховаться. Следующим их шагом стало назначение доверенных лиц, под чье попечение поместили его имущество и капиталы. Одним из них стал лондонский поверенный Джон Хэнсон, который также вел дела молодого лорда Байрона.

Среди прочих странностей лорда Портсмута выделялся навязчивый интерес к похоронам («черной работе») и скотобойням. Для своего развлечения он заставлял слуг разыгрывать перед ним мнимые похороны, а когда посещал бойни, то бил ожидавших смерти животных палкой, приговаривая: «Так тебе и надо». Может, в этих жутких забавах отразились неотступные детские воспоминания о наказаниях, к которым прибегал месье Анже? Это, разумеется, всего лишь догадка. Граф также находил удовольствие в избиении слуг, а однажды, когда его кучер сломал ногу и хирург уже оказал ему необходимую помощь, граф пришел — и сломал больную ногу снова. Но внешние приличия строго соблюдались. Джейн Остин записала в ноябре 1800 года, что лорд Портсмут весьма любезно беседовал с ней на балу и очень просил в следующем письме кланяться от него Кассандре (та находилась в отъезде), — и ни слова не упомянула о чем-либо странном или противоестественном в его манерах. «Леди Портсмут появилась в другом платье», — добавляла она, из чего можно заключить, что незадолго перед тем она видела графиню где-то еще.