Жизнь Джейн Остин

А вот Мэри Крофорд может, по выражению Триллинга, «пустить беседу галопом». Ее живость и остроумие напоминают саму Джейн Остин. Да и отсутствие почтительности по отношению к духовенству не так уж сильно отличает ее от создательницы образов мистера Коллинза и мистера Элтона. Эта непочтительность отчасти находит оправдание в книге — в образе мужа старшей сестры Мэри, доктора Гранта, который добивается места каноника в Вестминстере, а умирает «из-за трех на протяжении одной недели обедов по случаю вступления в сан». Порой циничные замечания Мэри напоминают некоторые фразы из писем Джейн, а малопристойная шутка о пороках на флоте[188], должно быть, тешила и саму писательницу. Но Мэри далеко не всегда остается лишь искушенной, взбалмошной жительницей Лондона, в отношении Фанни она проявляет и доброту, и щедрость. Она вступается за Фанни, когда ту жестоко распекает миссис Норрис. И открывает Фанни сердце, искренне рассказав о своих чувствах к Эдмунду.

Философ Гилберт Райл[189] высказал мнение, что настоящий герой книги — моряк Уильям Прайс, брат Фанни. Ведь именно он делает ее счастливой, а их родственная любовь — мерило, по которому оцениваются все прочие привязанности в романе. С этой точки зрения с Крофордами тоже все в полном порядке: их любовь друг к другу не вызывает сомнений. Кстати, интересно, что читателям, принимающим развязку романа, приходится принимать и то, что Фанни фактически выходит замуж за другого своего брата — кузена, которого любит с самого детства… Их жизнь будет протекать в тесной связи с Мэнсфилд-парком, в хороших отношениях с сэром Томасом и леди Бертрам, тогда как другие грешники останутся непрощенными. На смену эпохе разгула и неприкаянности приходила эпоха королевы Виктории. Помимо всего прочего, «Мэнсфилд-парк» оказался еще и провидческим.

Была ли сама Джейн удовлетворена своей героиней и развязкой романа? Однажды она написала: «Романы и героини — образцы совершенства… надоели до тошноты»[190], — и это наводит на серьезные размышления. Эта запись, сделанная в последний год ее жизни, свидетельствует о том, что на ту же Фанни Прайс она оглядывалась со смешанными, сложными чувствами.

Джейн была достаточно большим художником, чтобы не ограничиваться в своих произведениях однозначными истинами. То, что Фанни, порой возвышающаяся до героизма, вместе с тем ненавидит Мэри Крофорд, не отнимает у последней ни ее прелесть, ни готовность полюбить Фанни. Есть разные способы творить добро, как и разные степени дурного поведения. Генри Крофорд совершает типичное для романов злодеяние — совращает миссис Рашуот, но — «за сценой» (как это было прежде и с Уиллоби, и с Уикхемом), что наводит на мысль: Остин была куда менее уверена в этой части истории, чем в тех, весьма подробных главах, где проявляется его неотразимое обаяние, его доброта.

Однако, что бы в «Мэнсфилд-парке» ни вызывало сомнений у разных критиков — кому-то может не нравиться педантизм и ханжество Фанни, кто-то может не доверять яркой жизнерадостности Мэри, — несомненной остается художественная достоверность романа. Некоторые его сцены поистине великолепны. Например, визит в Созертон, весь «театральный» эпизод и главы, посвященные Портсмуту, демонстрируют такое мастерство, какого смогли достичь лишь немногие писатели-романисты.

Пока Джейн работала над «Мэнсфилд-парком», Элиза заболела. Рак груди — заболевание наследственное, и ее болезнь в точности повторяла материнскую. Это значило, что, едва уловив первые симптомы, она прекрасно поняла, через что ей предстоит пройти. Ужасная перспектива! После ее смерти весной 1813 года Джейн говорила, что это была «долгая и страшная болезнь» и что Генри «давно знал, что она обречена, и кончина ее в конце концов стала облегчением». Генри также писал в эпитафии о том, что жена страдала долго и тяжко. Сколько времени она болела? От полутора до двух лет, не меньше. Бронхит, мучивший ее после того блистательного музыкального вечера, возможно, и стал первым симптомом, хотя в то время он лишь помешал ей отправиться в Кенсингтонские сады, чтобы полюбоваться на сирень и каштаны в цвету.