Жизнь эльфов

От нахлынувших картин она даже пошатнулась. Сначала она увидела деревенскую дорогу, где парни в тесных воскресных костюмах охапками собирали полевые цветы, потом окно и светлеющее небо зимнего утра, где в навеки остановленном беге застыли две звезды, и, наконец, незнакомое кладбище под проливным дождем – вода пенилась и отлетала на гранитные плиты. Обычно образы ее снов имели точное жизненное воплощение, как поля и зайцы, но эти были размытыми и местами искаженными, и Мария не могла разобрать ни лица парней, которые перебрасывались шутками под июльским солнцем, ни фамилии и даты, вырезанные на кладбищенских плитах. Но ее изумило, что образ можно передать сквозь сражение, потому что она знала, что воспринимает его глазами матери. Возникли и другие картины, которые шли из памяти Розы. Мария вступила с ней в некую форму общения, какой не знала ни с кем, даже с Евгенией в момент исцеления или с Андре во время долгих молчаливых взглядов.

Образы выплескивались и проплывали мимо, там были деревья и тропы, вспышки пламени в зимней ночи, пристройка под серой черепицей, куда в холода ходили за дровами, и размытые лица из воспоминаний, на миг оживающие в улыбке.

Она увидела старую женщину с выцветшими глазами, которая улыбалась, зашивая старую вуалетку, и поняла, что это бабушка в те времена, когда сама она еще не родилась. Долгая череда женщин…

Она увидела их лица, они сливались воедино и уходили в глубь веков. Столько могил, и столько женщин, которые вечерами пели колыбельные песни и выли от горя, читая военные письма. В последнем стремительно промелькнувшем хороводе она различала каждое лицо и каждую сверкнувшую слезу. Потом все женщины исчезли. Но в вихре обобщенной памяти Мария расслышала их послание.

И Клара в Риме тоже получила это послание от женщин, которые говорили Марии, что она – одна из них и что верность роду превыше смерти. И тогда она услышала, как маленькая француженка спросила:

– Как тебя зовут?

Петрус Друг

– Tu come ti chiami? – перевел Маэстро.

– Mi chiamo Clara, – сказала она.

И он снова перевел.

– В какой ты стране?

– `E l’Italia, – ответила она снова.

– Так далеко, – сказала Мария. – Ты видишь бурю?

– Да, – сказала Клара. – Ты тоже можешь меня видеть?

– Да, но никого больше не вижу. Хотя там есть мужчина, который говорит по-французски.

– Я вместе с ним и с другими мужчинами, они знают.

– Они знают, что мне нужно делать?

– Не думаю. Они знают зачем, но не знают как.

– Время не ждет, – сказала Мария.

– Время не ждет, – сказал Маэстро по-французски, а потом по-итальянски. – Но у нас нет ключей.

– Откровения придут не одни, – сказал Петрус, – и в этот час небо не совсем на нашей стороне.

– Кто это говорит? – спросила Мария.

– Петрус, слуга покорный, – представился он по-французски.

– Я тебя знаю.

– Ты знаешь нас всех. И еще ты знаешь свои силы. Твое сердце успокоилось, ты можешь дать им волю.

– Я не понимаю, что должна делать.

– Клара будет направлять тебя. Ты можешь еще некоторое время сдерживать бурю?

– Я не сдерживаю ее. Погибли люди.

– Ты сдерживаешь ее, и мы тебе помогаем. Если бы не ты, от селения и от этих земель ничего не осталось бы. Мы сейчас поговорим с Кларой по-итальянски, но мы помним про тебя и скоро к тебе вернемся.

Потом Петрус обратился к Маэстро:

– Ключ в рассказах. Клара должна знать.

– Что есть пророчество, если оно открыто? – спросил Маэстро.

– Все то же пророчество, – ответил Петрус. – И возможно, еще свет. Это стоило сделать раньше. Но надо начинать сначала.

В сознании Петруса Клара увидела, как тот же Маэстро, только на тридцать лет моложе, пожимает руку человеку, похожему на Пьетро, потом идет за ним по знакомым коридорам, увидела мраморные консоли и парчовые гардины, насквозь пропитанные душной и зловещей пылью. Она висела в воздухе над сценой, неопределенной и жуткой, и бросала хищную тень на приветливое лицо мужчины.

И тогда Роберто Вольпе открыл дверь какой-то комнаты, и Маэстро оказался перед картиной, знакомой ей с первого дня.

– Из нашего Храма я мог видеть и изучать искусство людей, – сказал Маэстро. – Меня всегда зачаровывала их музыка и живопись. Но эта картина была иной.

– Ты должна понимать, как устроен наш мир, – вставил Петрус. – Это мир без вымысла.

– Ты говорил, что эльфы не рассказывают историй, – заметила Клара.

– Эльфы рассказывают истории не так, как люди, но, главное, они их не выдумывают. Мы воспеваем прекрасные дела и великие подвиги, сочиняем оды озерным птицам и гимны красоте туманов, мы славим то, что существует. Но никогда не позволяем вмешиваться воображению. Эльфы умеют восславить красоту мира, но не знают игр с реальностью. Они живут в мире роскошном, вечном и неизменном.

– Я любил творения людей изначально, – сказал Маэстро. – Но в тот день я открыл для себя нечто новое. Роберто Вольпе привлек внимание совета, потому что сделал нечто, и сегодня продолжающее влиять на нашу судьбу. Я перешел мост и встретился с ним.