Жизнь – это ад? (СИ)

— Просто? — Михалыч поднял руку, успокаивая набычившегося Кузьмича. — Ты пробовал в садике подсчитать козявок из своей группы? Они стояли на месте и ждали, когда ты это сделаешь? А может быть бегали вокруг? Прятались, залезали под столы?

Больше не улыбался никто. Сколько Валентин не оглядывался, не увидел даже намёка на усмешку.

— Это непросто, — наконец согласился он.

— Так почему же ты говоришь, что просто?

— А черти будут бегать и прятаться?

Михалыч откинулся на спинку кровати.

— Намного хуже! Они же черти! От них вообще всё что угодно ожидать можно, — он удобно устроил волосатую ладонь на животе и начал загибать и без того кривые пальцы. — Врут, глумятся, путают и сводят с ума. От них портится настроение и начинаются… — он замешкался из-за того, что закончились пальцы на руке. — Колики, в общем, желудочные.

Дверь за спиной с шумом распахнулась, с грохотом стукнув в стену, и Валентин невольно вжал голову в плечи.

— Всё! Ты допрыгался! — заорал проверяющий. — Нападение на должностное лицо при исполнении…

Пациент в острой форме оглянулся и, зажмурившись, громко крикнул:

— Раз чёрт!

И чёрт застыл с открытым ртом. В глазах разгорался дьявольский огонь, но ни сойти с места, ни даже пошевелить длинным мохнатым ухом, он не мог.

— Как только пройдёт тринадцать секунд, он отомрёт, — равнодушно протянул Михалыч, и все напряжённо затихли, считая про себя.

— Совсем охре…

— Раз чёрт! — упрямо повторил Валентин.

Кузьмич довольно заржал.

— Так его! Поставим, как подставку для капельницы.

Остальные тоже начали подхихикивать, а когда отмерший проверяющий завизжал тонким голоском, заржали со всей силы.

— Раз чёрт! — гнул своё Валентин.

— Может тёмную ему, — сжимая простынь, предложил Кузьмич.

— Не стоит, — осадил его Михалыч. — Может хуже выйти.

— Спецназ уже поднимается… — хрюкнул проверяющий.

— Раз чёрт!

Интеллигентного вида мужчина в очках и полосатой больничной пижаме упоённо скакал у батареи и самозабвенно лаял на чёрта.

— Может ещё и вспомнит, — глядя на него, задумчиво произнёс Михалыч. — Всякое бывает…

— Да, знаешь, что мы с тобой теперь сделаем? — пискнул проверяющий.

— Ничего не сделаете!

От зычного голоса вздрогнули все. За спиной чёрта показалась солидная фигура молодого священнослужителя в рясе с кадилом и прочими необходимыми атрибутами.

— По договору содержания заключённых, вам запрещено наносить людям физический вред и любые прямые повреждения психического здоровья. Посторонитесь!

Проверяющий нахмурился, но всё же отступил в сторону, пропуская попа.

— Вы, как всегда, некстати, — шмыгнув носом, обиженно проблеял он.

— Это моя работа, следить за тем, чтобы вы делали всё в точности по договору.

— А ему значит издеваться можно?

— Считать вас не запрещено!

Чёрт плюнул на пол и гордо вышел в коридор, напоследок бросив на Валентина уничижительный взгляд.

— Какими судьбами, ваше высокопреосвященство? — с поклоном осведомился Кузьмич.

— Пришлось вмешаться из-за спецназа, — пожал плечами молодой священнослужитель и огладил бороду. — А то потом все эти бюрократические процедуры на сто лет растянутся, они языками мастера болтать. Да и наши, тоже. Вы простите, но мне наедине надобно поговорить. Идём, сын…

Остальные слова заглушил хруст и звон. Выдавленные снаружи окна, надулись потрескавшимися пузырями, но разлететься так и не посмели. Даже несмотря на упрямые удары армейских ботинок. Повешенный на длинных чёрных тросах спецназ, неуверенно переглядывался, пока не заметил нахмурившегося попа. Тот уже почти опустил руку, но огненный след в виде креста, ещё тянулся за его пальцами, после крестного знамения.

Он махнул рукой, и Валентину не оставалось ничего другого, как идти следом. Сначала по коридору, а потом на лестницу пожарного выхода.

— Вот тут самое оно, — сам себе кивнул поп. — Положение у нас непростое.

— Почему?

Пациент в острой форме, старался не поднимать глаз. Чувствовал он себя неловко, будто разбудил группу детского сада во время тихого часа или сорвал урок биологии про тычинки с пестиками.

— Они тебя теперь в покое не оставят, даже если память сотрут, будут дальше пакостить. Такая натура. Придётся каждый раз всё это протоколировать, акты составлять, в общем страшная мутотень. Поэтому, ты покайся, мил человек, скажи, что прощения просишь и убежище у святого престола, мы тебя тогда и пристроим в дальнюю обитель. Там они тебя точно не достанут.

Священнослужитель располагающе улыбнулся и несколько раз мотнул головой, призывая к скорейшему раскаянию.

— Вербуете? — не поднимая глаз, спросил Валентин.

— Вот дурья башка, — вздохнул поп. — Кому ты нужен, вербовать тебя, падшее дитя? От проблем всех нас хочу избавить.

— Проблем бояться, с утра не похмеляться, — пробормотал себе под нос заводскую поговорку Валентин.

— Вот видишь, бесы в тебе, итак, крепко окопались. Всю твою грешную жизнь тебя изводят, соблазняют и не дают осознать свои ошибки и измениться. А ведь за этим род людской сюда и отправлен.

— Проверяющий говорил, что мы свой мир…