Жизнь Габриэля Гарсиа Маркеса, рассказанная его друзьями, родственниками, почитателями, спорщиками, остряками, пьяницами и некоторыми приличными людьми

Эта книга разделена на две части. В первой – «До его эры: „Сто лет одиночества“ еще не написаны» – о Маркесе рассказывают его братья и сестры, а также приятели тех времен, в которые он еще не был всеми почитаемой иконой Латинской Америки. Тогда он еще не обзавелся ни приличным английским портным, ни английским биографом – я сама слышала, как он называет это двумя верными признаками писательского успеха, – и не пожимал руки президентам и мультимиллионерам (как это было в тот вечер, когда я увидела его торжественно перерезающим небесно-голубую атласную ленточку на открытии музея искусств «Соумайя», подаренного родному Мехико миллиардером Карлосом Слимом; именно та сцена напомнила мне о пленках, записанных мной во время работы над материалом для журнала Talk). В этой части собраны голоса из малопримечательного, но полного надежд периода, когда мальчишка из глухой провинции решил стать писателем. И голоса свидетелей рассказывают, как он добился этого. Нам открывается картина становления творческого гения, перед которым преклоняется весь мир.

Во второй части – я назвала ее «В его эру: „Сто лет одиночества“ уже написаны» – перед нами предстает удостоенный наград прославленный писатель и знаменитость Гарсиа Маркес.

О нем написаны целые горы книг, очерков и исследований, но над каждым из этих текстов неизбежно тяготеет и авторская манера повествования, и цензура, которой подверглись его мемуары, и пристальный анализирующий взгляд биографа. Тогда как устная история – так официально называется жанр этой книги – позволяет высказаться людям, близко знавшим героя, дает им возможность своими словами описать, каким он был человеком и как сумел стать самым значительным писателем Латинской Америки, отчего так пленялся могуществом власти и всю жизнь столь безоглядно заступался за Фиделя Кастро. Благодаря этому чудесному жанру мы узнаем о том, как они привечали его, как помогали ему, как на их глазах он делал сам себя; ощутим, как искренне они любили его или как сильно он их раздражал; все это мы услышим из первых уст, минуя посредничество других рассказчиков и чужих впечатлений.

Посему эта книга послужит нам пропуском на пир, где все гомонят, болтают, орут, где каждый высказывает свое мнение, а порой и откровенно лжет. В этом – квинтэссенция устной истории, такой же, как книга «Эди: американская девчонка», созданная Джин Стайн и Джорджем Плимптоном (о музе Энди Уорхола актрисе Эди Седжвик), и биография Трумена Капоте (тоже плимптоновская), названная «Трумен Капоте: книга, в которой различные друзья, враги, знакомые и клеветники рассказывают о его бурной карьере». Этот формат, ниспосланный мне небесами в виде телефонного повеления Тины Браун, несказанно прекрасен, ибо при всей своей занимательности и легкости глубоко правдив.

Однако призываю вас иметь в виду, что каждое слово, каждый слог в приведенных здесь диалогах отражает личное мнение говорящего. Читать все это столь же забавно, как, явившись на праздник и развесив уши, прислушиваться к разговорам гостей, обсуждающих Гарсиа Маркеса, – тем более что на всяком праздничном сборище находятся словоохотливые персонажи. Среди них – и горлопаны, и искушенные аналитики, и зубоскалы, и нытики, и пошляки, и даже те, кто слишком много принял на грудь. На этом празднестве мы разделим компанию с теми, кто помогал Гарсиа Маркесу оставаться в уединении, столь необходимом ему для работы над романом «Сто лет одиночества».

Обратите внимание: с самим Гарсиа Маркесом при подготовке книги я не общалась. Собственно, этого требует жанр: устная история пишется со слов других людей. Предполагается, что ты беседуешь с ними о герое в его отсутствие и – это еще важнее – записываешь беседы на пленку. Приступая к работе над книгой, я разложила пленки в хронологическом порядке и начала слушать эти беседы-интервью более чем десятилетней давности. В наушниках слышался мой собственный смех, но одновременно у меня возникали новые вопросы. Так, я хихикала над разглагольствованиями жителей моей родной Барранкильи, но вместе с тем понимала: за пределами Колумбии никто не поймет, что означает привычное нам, барранкильянцам, выражение «пичкать петушьей титькой». Я осознавала, что должна не только растолковать читателю наше барранкильянское арго, но и как-то донести до него, что со мной говорят люди преклонных лет. Память местами подводит их, и они, не в силах припомнить что-то существенное, мямлят и запинаются. А поскольку я не собиралась освежать их воспоминаний, то сохранила эту слабость в их голосах.