Жизнь Габриэля Гарсиа Маркеса

Как-то в Колумбию приехал один испанский писатель, поэт и рассказчик; Габриэль тогда уже работал в «Эль Универсаль». И вот маэстро Сабала, Ибарра Мерлано и я отправились его послушать. Нас маэстро Сабала пригласил. Сказал: «Пойдемте, нам надо там быть, с таким человеком необходимо познакомиться». Это был знаменитый поэт и писатель. Один из виднейших в Испании того времени, филолог, большой знаток Луиса де Гонгоры, великого барда испанского золотого века. В общем, мы пошли на его лекцию. Он говорил, говорил и говорил. А когда закончил и мы собрались уходить, маэстро Сабала заявил: «Даже не думайте. Надо пойти и познакомиться с этим достойным господином. Он приехал к нам, сюда, и мы не должны упустить такую возможность». Мы согласились. Он оказался очаровательным человеком, попросил принести ему образцы наших литературных трудов, так как был от нас в полном восхищении. Он приехал с женой. Я говорю о писателе Дамасо Алонсо, уже популярном в то время. И тогда наш маэстро, Габо и я решили сделать вот что. Мы подумали, что ничего из нашего ему не дадим, а поручим Габо представлять нас — он, хотя и намного моложе нас, но кое-какой известности уже достиг. И маэстро дал гостю одну из вещей, написанных Габо. А потом, много позже, в Испании, когда наш маэстро Сабала снова встретился с тем господином, с Дамасо Алонсо, он ему сказал: «Маэстро, знаете ли вы…» (Габо тогда уже получил Нобелевскую премию). «Знаете ли вы, что юноша, которого мы вам представили, — это был Габриэль Гарсиа Маркес». А тот: «Что? Боже, ну конечно, я его помню!»

Глава 4. Первые и последние в жизни друзья

История о том, как он прибывает в Барранкилью, знакомится с «ученым каталонцем» и «четырьмя спорщиками», которых обессмертил в последней главе «Ста лет одиночества», назвав «первыми и последними в его жизни друзьями»

КИКЕ СКОПЕЛЬ. Он переехал жить в Барранкилью, когда Альфонсо Фуэнмайор нанял его на работу в «Эль Эральдо».

САНТЬЯГО МУТИС. Когда Габо только начал искать работу в Барранкилье, Альфонсо в качестве проверки его попросил: «Напиши-ка ты мне передовицу на завтра». И за свой стол усадил. Потом прочел, что тот написал, и сказал: «Черт возьми, какой хороший материал!» А про себя подумал: «Не иначе этот прохиндей заранее передовую заготовил». Затем вслух добавил: «Знаешь, все это очень хорошо, даже прекрасно, но напиши-ка ты мне теперь передовицу на послезавтра». Габо сел и написал передовицу на послезавтра. Тот взял эту передовицу, отнес в редакционный отдел и сказал: «Этого мальчишку надо брать». — «Но Альфонсо, у нас нет на это денег. Вообще нет, ни на кого», — ответили ему. «А все равно, вы должны его взять», — настаивал Альфонсо. «Никак не можем». — «Тогда делите мою следующую двухнедельную зарплату на две части. Одну — ему, вторую — мне», — заявил на это Альфонсо. Я к тому, что люди эти вон какой высокой пробы были.

ЭКТОР РОХАС ЭРАСО. Картахена и Барранкилья находятся близко друг от друга, но при этом они очень разные, и кажется мне, он прекрасно вписался в ту компанию в Барранкилье. Там ему предложили работу. В Барранкилье выходила газета «Эль Эральдо», и в финансовом плане возможностей у них было больше, чем у «Эль Универсаль». Думаю, это был правильный выбор.

МАРГАРИТА ДЕ ЛА ВЕГА. Картахена — городок очень маленький и провинциальный и во многом живет своей былой славой. Пусть даже он не хранит традиции в той мере, в какой об этом говорят. Но несомненное различие между Картахеной и Барранкильей состоит в том, что Барранкилья основана людьми, не преуспевшими в Картахене из-за того, что для них были закрыты все пути. Множество людей перебирались из Картахены в Барранкилью — предприимчивых, энергичных, мыслящих современно. Ими двигали новые идеи, и Барранкилья с распростертыми объятиями принимала всех иммигрантов. Евреев, турок, русских, кого угодно.

ХАЙМЕ АБЕЛЬО БАНФИ. Гарсиа Маркес называл меня не барранкильеро, как полагается называть жителей Барранкильи, а барранкильосо. Это нечто большее, чем просто этнохороним[28]. Скорее, это слово подчеркивает особое состояние духа, и, на мой взгляд, оно близко к понятию щегольства, пижонства. Так вот, барранкильосо, конечно, пижон, но есть в нем что-то и от покорителя мира.