Жизнь Габриэля Гарсиа Маркеса

ГРЕГОРИ РАБАССА. Это случилось так же, как случаются землетрясения. Мы не умеем предсказывать землетрясений, однако знаем, что они обязательно произойдут.

ЭММАНУЭЛЬ КАРБАЛЬО. Поразительный случай в истории испаноязычной литературы. Тут явно вмешалась генетика. Какие-то особые гены делают человека великим писателем, к тому же он много и упорно трудился. Он отдавался литературе не безвозмездно, конечно, но работал очень и очень тяжело. И очень, очень организованно. Он создал все условия для того, чтобы писать, ушел со всех работ, назанимал денег, распродал вещи и на восемь месяцев заточил себя в стенах своего дома. Вся его семья, его жена, его сыновья, его друзья — мы все расступились, видя, с какой одержимостью он посвятил себя одному-единственному занятию. Они жили очень скромно, в тесной квартирке, не позволяли себе никаких излишеств и тратились только на необходимое.

Все понимали, что ему требуются покой, время и усердная забота. Благодаря этому — и главным образом его семье и друзьям — он и смог написать роман. Так получилось, что я первым читал этот текст, еще в процессе создания — с момента, как он начал его писать, и вплоть до завершения. А поскольку я каждую неделю прочитывал главу за главой и высказывал свои соображения, то ко времени окончания следующей главы мне уже нечего было править или переставлять местами, потому что все мои пожелания уже были учтены в романе.

МАРИЯ ЛУИСА ЭЛИО. Он давал мне читать отдельные куски. Так у нас повелось: что Габо накануне вечером писал, то он на следующий день нам частями зачитывал… И с самого первого момента было понятно, что это чудо. Он и сам это знал.

ГИЛЬЕРМО АНГУЛО. Да ничего такого он не знал. На самом деле он сильно сомневался, что роман ему удастся. Когда же его опубликовали, он прислал мне экземпляр. Я прочитал. Мне ужасно понравилось. Он прислал мне еще один экземпляр. Своего-то у меня уже не было — его пришлось отдать Херману Варгасу, чтобы Херман Варгас передал его Плинио. И кстати, должен тебе кое-что сказать, причем, уверен, что никто не говорил тебе об этом и говорить не собирается: так вот, Плинио напустился на него, потому что роман получился антикоммунистическим. «Как же так? У страны бед и забот полон рот, а ты пишешь всякие небылицы?»

МАРИЯ ЛУИСА ЭЛИО. Меня так запросто не проведешь, и я могу быть очень категорична в оценках, если речь заходит о литературе. Каким бы ни был писатель, пусть даже самым знаменитым, но если его книга мне не нравится, значит, не нравится. Так вот, читая роман, я осознавала, что сеньор Гарсиа Маркес действительно велик. В этом я ни секунды не сомневалась…

Я считала, что книга в самом деле очень хороша. Но откровенно скажу: не до такой степени, чтобы ах, совсем нет.

САНТЬЯГО МУТИС. Ситуация вырвалась из-под их контроля — и за границей, и в Колумбии тоже. Потому что Габо стал событием, феноменом. Объектом всеобщего преклонения. Не знаю, сам Габо рассказывал эту байку или Томас Элой Мартинес, но дело было так: спустя неделю после публикации «Ста лет одиночества» Габо отправился в Буэнос-Айрес, причем не в связи с романом, а как член жюри художественно-литературного конкурса. Вечером пошли они в театр, и, когда Габо входил в зал, кто-то узнал его, и публика в зале — все как один — вскочила с мест и устроила ему овацию. С того все и началось. Да так и не прекращается! Конца-краю не видно. Вообще. И его уже никогда не оставляли в одиночестве.

РОДРИГО МОЙЯ. 29 ноября 1966 года Габриэль Гарсиа Маркес и его жена Мерседес явились ко мне домой в Кондеса-билдинг фотографироваться, чтобы потом один из фотопортретов поместить в первом издании. Я снимал у себя дома — там было прекрасное естественное освещение. Он пришел в клетчатом пиджаке. Он вообще очень любил шотландку. Держался спокойно, невозмутимо, хотя определенно придавал фотосъемке значение. Он уже тогда осознавал, что сотворил шедевр. К тому моменту он много чего написал, добился немалого успеха, и в его текстах чувствовалось дыхание уверенности, присущей только гениям. У меня сложилось именно такое впечатление. Конечно, размах еще не ощущался. Габо было-то всего тридцать девять лет. Но его большое будущее уже тогда предугадывалось.

До его эры: «Сто лет одиночества» еще не написаны

Глава 1. Сын Луисы Сантьяга и Габриэля Элихио

Рассказ о том, как сын телеграфиста из Аракатаки еще с колыбели начинает собирать истории

РАФАЭЛЬ УЛЬОА. Габо родился не в 1928 году, а в 1927-м. Он специально называет двадцать восьмой, чтобы дата его рождения совпала с годом, когда произошла бойня на банановых плантациях[11]. Коли уж на то пошло, так в 1928 году появился его брат.