Жизнь Гюго

«Переход был ошеломляющим. В самом центре города Жан Вальжан скрылся из города и в мгновение ока, лишь приподняв и захлопнув крышку, перешел от дневного света к непроглядному мраку, от полудня к полуночи, от шума к тишине, от вихря и грома к покою гробницы… Некоторое время он стоял словно оглушенный и с изумлением прислушивался. Под его ногами внезапно разверзлась спасительная западня. Небесное милосердие укрыло его, так сказать, обманным путем. Благословенная ловушка, уготованная провидением!»{1474}

Несмотря на недостойные стычки, травмы, смерти и официальное оскорбление, нанесенное католической церкви, в целом похороны вызвали чувство удовлетворения. На них истратили 20 тысяч франков. Потом долгие годы похороны Гюго были одним из самых частых воспоминаний во всей Франции. Виктор Гюго обеспечил достойное завершение эпическому приключению, начатому Наполеоном, – даже если по пути оно превратилось в фарс.

Эпилог. Гюго после Гюго

Не сразу стало ясно, которого Виктора Гюго поместили в Пантеон – поэта, драматурга, романиста; социалиста, ссыльного, политикана и филантропа; деда, который воспевал семейные ценности, или патриарха, который их высмеивал; пэра Франции, депутата, сенатора или просто очень известного француза. Был ли то Гюго 1830, 1851, 1870 или 1885 года? Сходились лишь в одном – и то далеко не все, – что Виктор Гюго был атеистом…

«Он демократизировал французский язык… Несмотря на революционные притязания в молодости… Виктор Гюго стал классиком еще при жизни».

Рене Гобле, министр образования{1475}

«Этот идиотский лама, чьи достойные жалости умственная слабость, омерзительная алчность, чудовищный эгоизм и полное лицемерие и в роли деда, и в роли гражданина известны всем».

Леон Блуа{1476}

Комета, чей поток, возможно, осветит
Другие звезды, что берут истоки в Океане Бытия,
Другую человеческую расу!

Маркиз де Сент-Ив д’Альвейдр{1477}

«Буржуазия показала, что отождествляет себя с «великим человеком», которого она хоронит в Пантеоне. Приглашая все народы на похороны, она держала открытой фондовую биржу… первое июня стало днем, когда созрели векселя и общественные дивиденды».

Поль Лафарг{1478}

«Рожденный гражданином Франции, умер гражданином человечества… Защитник рабочих, апостол мировой цивилизации и свободы… Колонна света… Великий просветитель… Даже неграмотные крестьяне оплакивают его».

Le Rappel

«Его паспорт в бессмертие проштампован визами всех антиреволюционных властей… Новый 93 год, которого боялся Гюго, поместит его не в Пантеон, но в сточную канаву!»

Le Cri du Peuple{1479}

Похороны и казнь тесно связаны.

Через два дня после смерти Гюго Эдмон Гонкур заметил, что Эмиль Золя едва не потирает руки от радости{1480}. До самого конца казалось, что Гюго вечен. Почтительные рецензии на его последние произведения казались Золя заговором с целью задушить его замысел – натурализм: «Виктор Гюго стал святыней во французской беллетристике, под чем я понимаю своего рода полицейские силы по поддержанию порядка»{1481}. Делу не помогало то, что Гюго, как говорили, «перепутал» Золя с одним итальянским романистом, которого «сильно разочаровал его швейцарский переводчик»{1482}.

Вскоре стало очевидно, что конец жизни Гюго не затронул его творчество. «Смерть» подала ему прекрасный совет в гостиной «Марин-Террас»: «Иисус Христос восстал из мертвых лишь однажды. Ты можешь заполнить свою гробницу воскрешениями». Мерис и Вакери приступили к работе над огромными залежами неопубликованных рукописей и поддерживали устойчивый поток «новых» шедевров вплоть до ХХ века. Отсутствие самого Гюго казалось почти нормальным.