Жизнь графа Дмитрия Милютина

В следующей статье того же года Катков развивает свои положения о необходимости концентрироваться на изучении древних языков, если мы хотим хотя бы сравняться с европейцами по научному прогрессу, если мы хотим чувствовать себя «не переряженными варварами, не карикатурными подобиями французов и немцев, а самими собой…». Почти двести лет нас загоняют в европейские школы, мы приглашаем иностранцев в наставники своих детей, но из всего этого мало толку. Или мы какая-то обиженная порода людей, что все время остаемся учениками европейцев? Нет, говорит Катков, нас все время загоняли в так называемые европейские школы, но у нас эти европейские школы ничуть не походили на настоящие европейские школы, такие школы есть в Турции и Японии, там сообщают некоторые полезные знания, но нет того господствующего предмета, который толкает цивилизацию вперед, развивает искусство, науку, культуру, техническую деятельность, торговлю, промышленность… Почему у европейцев заметен прогресс во всем, почему у них дело спорится, а у нас не спорится – вот коренной вопрос, который Катков ставит перед своими читателями.

«Характеристическая черта истинно европейской школы есть то, что на педагогическом языке называется концентрация, сосредоточение, собирание умственных сил; а тот элемент, посредством которого совершается это дело концентрации, элемент, нами отвергаемый в качестве бесплодного и бессмысленного, – суть древние классические языки, греческий и латинский. Истинно европейская школа, как мы видим, и видим не в теории, а на деле, есть по преимуществу греко-римская; вот единственное характеристическое отличие школы от той, которая заведена у нас под этим именем» – вот еще один принципиальный вопрос, который убедительно ставит Катков перед читателями и правительством. В европейской школе мы видим, что греческий и латинский языки господствуют в школьном образовании, а в нашем школьном образовании господствует какая-то «безобидная равномерность в распределении занятий», какой-то «пантеон знаний»: «И естествоведение, и законоведение, и география, и история от сотворения мира по сие число, и русская словесность, в которой отражаются земля и небо и упоминается обо всем, начиная от санскритского языка до последней модной новости, до последней журнальной рецензии включительно; есть и математика, есть и физика с космографией, есть и латынь по три часа в неделю; есть в нынешних духовных семинариях еще и химия, и медицина, и сельское хозяйство с геодезией, наконец, всего не перечтешь, что преподается в наших учебных заведениях! И все это сообщается юным умам в продолжение каких-либо семи лет, от девятилетнего до шестнадцатилетнего возраста! Сколько знания должны были бы, кажется, разливать наши столь богатые учебные заведения в нашем обществе! Какое сравнение, например, с теми скудными школами, где воспитывается цвет английского народа, почти исключительно на латинской и греческой грамматике и на разборке классических писателей!» «Лучше приобрести немногое, нежели хвататься за многое и не схватить ничего», – завершает эти мысли Катков. И в довершение своих доказательств Катков напоминает, что именно Ломоносов, воспитавшийся в греко-латинской школе, первым стал на почву европейской науки и столько сделал во всех областях науки и русской литературы.

И в 1865 году Катков продолжил дискуссию все по тем же вопросам, опубликовав статью «О пропорциональном отношении объема основных предметов правильной школы к объему предметов неосновных», – «Лучше приобрести немногое, нежели хвататься за многое и не схватить ничего» – вот принципиальный ответ на все многочисленные дискуссии во многих средствах печати.