Жизнь графа Дмитрия Милютина

– К этой нынешней двусмысленной роли… Государь и Горчаков воображают, – незаметно для себя перебила Ивана Сергеевича Анна Федоровна, – будто ловкость заключается в хитрости, лукавстве и лжи и будто, обманывая людей, можно управлять ими и владеть ситуацией – это, без всякого сомнения, самая ложная и, более того, отжившая идея.

– Согласен с тобой, Анна, так поступают только недалекие умы и пошлые нравы. Настоящие правители чувствуют, что подлинная сила в истине и прямоте, только достоинство управляет всем, что есть благородного и вечного в человеческой природе…

– Я очень боюсь, Иван, что недалек тот час, когда государь и князь Горчаков поймут, что их двойственная политика увлечет на совершенно ложный путь и нарушит честь России, – словно подвела итог нынешней беседы Анна Федоровна, и они стали разбирать письма и телеграммы.

«Что искупает ошибки наших властей, – записала в дневник А. Тютчева 23 августа 1876 года, – так это великолепный порыв, проявившийся в наши дни в русском обществе. Весь народ поднялся, как один человек, трепеща от священного негодования перед лицом страданий наших братьев по крови и вере, избиваемых подлой Турцией; Россия в неудержимом порыве сочувствия и милосердия протянула руки братьям, она посылает своих лучших и благороднейших сыновей проливать кровь ради братьев-славян.

Я горжусь тем, что мой муж стоит во главе этого прекрасного движения и дал ему толчок своими замечательными посланиями. Я горжусь тем безграничным доверием, с каким вся Россия шлет в его руки помощь, предназначенную для славянского дела. Я горжусь проявлениями уважения, присылаемыми со всех концов России, и, что особенно трогательно, среди них народные голоса, иногда наивные и даже немного смешные, но такое почитание в легендарном русском духе имеет вкус почвы, что придает ему совершенно особую цену.

Вчера один купец из Нижнего писал ему: «Черняев наш Пожарский, а вы наш Минин».

Среди писем, разобранных нами вчера, было одно от молодого офицера с простыми словами: «31 русский офицер был убит в последнем бою с турками. Им нужна замена. Я и пять моих товарищей взяли отпуск в своем полку и умоляем Славянский комитет дать нам средства, чтобы отправиться в Сербию» (С. 521–522).

Князь Мещерский, увлеченный славянским вопросом, написал восторженную статью «Славянская летопись», вызвавшую полное одобрение славянофилов и запрещение на два месяца журнала «Гражданин», где она была опубликована. В Ревеле, куда в июле прибыл князь Мещерский, офицеры-моряки учебной артиллерийской эскадры во главе с князем задумали устроить грандиозный праздник в пользу славянских раненых и больных. Мещерский пригласил из Петербурга «раешников, несколько шарманок с петрушками, затем устроили лотерею и, отдельно от народного, детский праздник». Была реклама на трех языках, билеты стоили дорого. Явилась вся городская элита, моряки, средний класс. Князь Мещерский послал в распоряжение Красного Креста около 5 тысяч рублей.

«Затем мое славянофильское лихорадочное настроение до того усилилось, что я попал даже в агитаторы. Все это настроение я, разумеется, изливал потоками в «Гражданине», – писал князь Мещерский в «Моих воспоминаниях» (С. 448). История в Ревеле так захватила офицеров, что несколько офицеров поехали в Сербию. Владимир Петрович Мещерский видел, что князь Горчаков запутался в достижении противоположных целей: с одной стороны, он добивался соглашения с Австрией, Германией, Англией «для какого-то плана общего воздействия на Турцию и на славян, а другая цель его была – мазать по губам русских славянофилов, чтобы не идти вразрез с русским общественным мнением». В статьях Мещерского в «Гражданине» виден отчетливый призыв – не исполнять России роль прислужницы Европы и не добиваться мира, купленного ценою русского позора. В связи с этими статьями в «Гражданине» министр внутренних дел Тимашев предложил чиновнику особых поручений при Министерстве внутренних дел подать в отставку, а государь, по словам Мещерского, «не рассердился. Он сказал, что она горяча и необузданна, но что в ней есть верные мысли…» (Там же. С. 450).

Князь Мещерский решил посмотреть на славянский «пожар» в самой Сербии, но уже по дороге заметил среди порядочных русских офицеров некоторых «прохвостов», «проходимцев», любителей погулять за чужой счет. Знакомство с князем Миланом, митрополитом Михаилом и премьером Ристичем разочаровало князя, в них, по его мнению, оказалось много актерства. Здоровенный, широкоплечий Милан увлекался игрой в макао, холодный, расчетливый Ристич похож был на европейского коммивояжера, запомнились и «хитрые, бегавшие глаза» митрополита Михаила. Все они упрекали Россию за то, что она мало делает для Сербии, мало присылает денег, Черняеву шлют больше, чем Милану и Михаилу. Белград произвел тяжелое впечатление: нет умиления и благодарной любви к России – вот главный вывод князя Мещерского в первые дни пребывания в Сербии, «в сербских сферах ни одного сердечного тона, ни одной ноты чувства» (Там же. С. 452).