Жизнь графа Дмитрия Милютина

Милютин ушел и потом долго еще размышлял о недавнем разговоре с императором. Кто только не мешает нормальному развитию европейской безопасности; Дизраэли, английский премьер, делает все возможное, чтобы оторвать Австро-Венгрию от дружбы с европейскими державами; Бисмарк неожиданно заявляет, что славянский вопрос совершенно не интересует Германию; государь сначала верил в дружбу и сотрудничество со своими союзниками, но последнее время часто колеблется в своих симпатиях и антипатиях, утратил прежнюю неограниченную веру, чаще стал говорить о том, что ни на одного из союзников полагаться нельзя… Невольно и у государя императора и у всех близких ему зарождались мысли, как бы не повторилась Крымская кампания, когда Россия в одиночестве сражалась со всей Европой. Некоторые послы, в том числе и итальянский посол Нигра, рассказав, что в Турции очередной военный переворот, посетовали, что Россия, мобилизовав свои войска, находится в крайне тяжелом положении, Александр Второй становится все миролюбивее, в Турции то и дело меняются власти, Англия все больше сходится с Австрией, а к чему России затевать войну с Турцией, никакой выгоды он, итальянец, не видит, даже от самой удачной кампании… Граф Шувалов, напоминая о том, что в ближайшее время может быть заключен новый тройственный союз между Англией, Австрией и Германией, высказывает предложение распустить мобилизованную армию. Князь Горчаков в присутствии наследника-цесаревича, великого князя Владимира Александровича и Милютина тоже высказал надежду, что России ни в коем случае не следует вести дело к войне. Слушая князя Горчакова, Милютин болезненно воспринимал все его легковесные предложения: «Как же распустить армию, не добившись ничего? Ведь одна мобилизация нам стоила до 70 миллионов рублей. Из-за чего мы решились мобилизовать эту армию? И как нам найти предлог, чтобы без ущерба для собственного достоинства, выйти из щекотливой ситуации?»

Редко выступавший на обсуждениях у императора наследник-цесаревич попросил слова и неожиданно для всех сказал:

– Нам пора окончательно упразднить трактат 1856 года и открыть свободный проход русским военным судам через проливы.

Присутствовавшие растерялись, но князь Горчаков тут же подхватил эту идею и предложил:

– Я давно думаю над этим, но пока надо потерпеть. Узнать, что говорят в парламенте Англии, в турецком правительстве, наконец подождем приезда посла Игнатьева, а там и объявим и о трактате.

Государь император молча кивнул в знак согласия, и все успокоились.

Все чаще стали говорить на совещаниях у императора о демобилизации армии. Князь Горчаков, а вместе с ним и Рейтерн высказывались за демобилизацию армии, по возможности безотлагательную. Посол Игнатьев, приехавший из Константинополя, Милютин и его помощники генералы Обручев и Лобко возражали, приведя убедительные доводы, император колебался – то соглашался с Горчаковым, то, прочитав записки Милютина, склонялся на его сторону. Великий князь Константин Николаевич тоже уверенно говорил о мобилизации. Узнав из доклада Милютина о численности армии, Горчаков тем более утвердился в мысли, что с такой армией нам нечего бояться, а потому надо ее демобилизовать. В длинной записке князь Горчаков договорился до того, что предложил армию распустить, а если мы вместе с Европой не склоним Турцию к уступкам, то предоставляем Турцию своей собственной судьбе.

– Светлейший князь! – заговорил Милютин. – Никогда не думал, что вы договоритесь до столь чудовищного мнения. Как ни бедственна война для России, однако избегнуть ее можно не иначе, как добившись почетного мира. Мы не можем распустить наши войска прежде, чем добьемся такого мира, а добьемся его только в том случае, когда поднимем свой голос, опираясь на военную силу…

Император внимательно слушал Милютина, князь Горчаков, великий князь Константин Николаевич, Рейтерн были озадачены тем, что император, в сущности, был согласен с военным министром. Посол Игнатьев пытался примирить противоречия между Министерством иностранных дел и Военным министерством, но не был убедительным в своих поисках. На этом совещание император закрыл, соберемся, дескать, в следующий раз.

Через два дня Александр Второй заговорил при встрече с Милютиным о его записке, он был полностью с ней согласен, а канцлер, возможно, изменит свое мнение.

– Я нарочно прервал совещание и не дал договорить Игнатьеву для того, чтобы не поставить вопроса слишком резко против князя Горчакова и чтобы самого Игнатьева избавить от затруднительной необходимости противоречить своему шефу. Я давал твою записку прочитать государыне императрице, она полностью согласна с твоим мнением.

В этот же день Милютин встретился с Игнатьевым, который рассказал, что князь Горчаков будет возражать против военного министра, барон Жомини подготовил четыре записки по этому поводу, какую из них выберет светлейший князь – осталось пока неизвестным.