Жизнь графа Николая Румянцева. На службе Российскому трону

Великий князь Павел Петрович накануне своего совершеннолетия стремится быть в самых добрых отношениях со всеми, кто его окружает, и с матерью, и с графом Паниным, и с братьями Румянцевыми, и с прислугой. Горячий характер заставлял его порой взрываться, заметив неправду и несправедливость. Стремление обуздывать свою горячность претворить в жизнь не удавалось, сплетни так и плелись вокруг императорского двора, он жаловался Панину на двусмысленность происходящего. Панин успокаивал, но горечь оттого, что у наследника не было выдержки, он срывался, обедняла духовную жизнь Павла. Иллюзии рассыпались. Екатерина II, внимательно наблюдая за поступками своего сына, не раз говорила ему, что жизнь – это не мгновение, жизнь долга, выдержка нужна постоянно, а у великого князя горячность порой побеждала здравый смысл, неразумная вспышка гнева перекрывала размышления. У правителя империи это могло бы привести к необдуманным поступкам во внутренней и внешней политике государства.

Когда в близком кругу императрицы заговорили о женитьбе великого князя, посланники европейских дворов давали ему характеристики. «Великому князю есть чем заставить полюбить себя молодой особою другого пола, – писал посол Пруссии Сольмс. – Не будучи большого роста, он красив лицом, безукоризненно хорошо сложен, приятен в разговоре и в обхождении, мягок, в высшей степени вежлив, предупредителен и веселого нрава. В этом красивом теле обитает душа прекраснейшая, честнейшая, великодушная и в то же время чистейшая и невиннейшая, знающая зло лишь с дурной стороны, знающая его лишь настолько, чтобы преисполниться решимости избегать его для себя самой и чтобы порицать его в других; одним словом, нельзя в достаточной степени нахвалиться великим князем, и да сохранит в нем Бог те же чувства, которые он питает теперь. Если бы я сказал больше, я заподозрел бы самого себя в лести» (Там же. С. 83).

В письмах других зарубежных корреспондентов находим иные описания великого князя.

Фридрих Великий, получая донесения от своих дипломатов, внимательно следил за предсвадебным процессом и давал поучительные советы избранницам императрицы. «Государыня, сестра моя, – писал он Екатерине II 23 мая 1773 года, – мне было невозможно видеть отъезжающею отсюда в Петербург мою старинную и добрую подругу, ландграфиню Дармштадтскую, чтобы не напомнить вашему императорскому величеству о самом верном из ваших союзников и не поручить вашему покровительству ландграфиню, которая, конечно, может обойтись без всякой посторонней рекомендации и которая приносит с собою свою рекомендацию. Чувства почитания, какие она имеет к вашему императорскому величеству, ее желание повергнуться к вашим стопам заставили бы меня уважать ее по этому одному качеству. Она ожидает только прибытия корабля, который должен перевести ее для наслаждения зрелищем, достойным всех тех, кто умеет ценить великие таланты и качества высшего достоинства; многие другие предприняли бы, как и она, подобное путешествие, если бы странное сцепление обстоятельств, в котором они находятся, не препятствовало им в том: то будет отныне на отдаленном Севере, где стараниями вашего императорского величества должно будет искать отныне познаний и истинного образования, вещь тем более удивительная, что в начале этого столетия эта пространная часть материка пребывала еще в невежестве; она обязана своей образованностью только нескольким высшим гениям, управлявшим этою монархиею. Без сомнения, правление оказывает во всем свое влияние на подчиненный ему народ. Есть народы в Европе, которые пользовались недавно наивеличайшим уважением, но слава которых меркнет и, кажется, готова угаснуть, а те, которые были неизвестными в ХIV столетии, как, напр., Россия, поспешными шагами догоняют цивилизованную Европу, от которой так долго отставали. Даже иноземцам дозволено, государыня, рукоплескать и благословлять тех, кто благодетельствует роду человеческому и делает столько добра своим подданным, как воспитанием их, так и мудрыми законами и учреждениями, которыми они увековечат себя. Вот, государыня, размышления, составленные вместе мною и ландграфинею по поводу ее путешествия, более нечего прибавлять вашему императорскому величеству, как только искрения мольбы о вашем для нас сохранении, ибо, что касается славы, то трудно было бы прибавить ее к тем обильным жатвам, какия вы уже собрали…»

18 июня 1773 года Екатерина II, получив это письмо Фридриха Великого из рук ландграфини Дармштадтской, писала в ответ, что она и ее дети предназначены к тому, чтобы скрепить узы, уже соединяющие их государства: «Мой сын решился предложить свою руку принцессе Вильгельмине».

3 августа того же года Фридрих Великий вновь написал письмо Екатерине II, уверяя ее в полной преданности и надежде, что брак будет «столько же выгодным, сколько счастливым для вас, для великого князя и для России».