Жизнь графа Николая Румянцева. На службе Российскому трону

Князь Орлов с Чернышевым злодействуют ужасно гр-у Н.И., который открыл мне свое намерение, то есть, буде его отлучат от великого князя, то он ту ж минуту пойдет в отставку. В таком случае, бог знает, что мне делать, или, лучше сказать, я на Бога положился во всей моей жизни, а наблюдаю того только, чтоб жить и умереть честным человеком.

Злодей Сальдерн перекинулся к Орловым, но и те подлость души его узнали, так что он дня через два отправляется в Голстинию.

Великий князь смертно влюблен в свою невесту, и она в него. Тужит он очень, видя худое положение своего воспитателя и слыша, что его отдаляют и дают на его место: иные говорят Елагина, иные Черкасова, иные гр. Федора Орлова.

Развращенность здешнюю описывать излишне. – Ни в каком скаредном приказе нет таких стряпческих интриг, какие у нашего двора всеминутно происходят, и все вертится над бедным моим графом, которого терпению, кажется, конца не будет. Брата своего он привезти сюда боится, чтоб скорее ему шеи не сломили, а здесь ни одной души не имеет, кто б ему был истинный друг. Ужасное состояние. Я ничего у Бога не прошу, как чтоб вынес меня с честию из этого ада…» (Фонвизин Д.И. Собр. соч.: В 2 т. Т. 2. М., 1959. С. 355).

Но и через полгода после свадьбы великого князя интриги при большом и малом дворах со всей остротой и безысходностью продолжались. Наталья Алексеевна вскоре после свадьбы обрела силу и уверенность, учла непримиримость братьев Паниных и почувствовала желание повелевать своими приближенными. На императрицу наконец-то она посмотрела как на захватчицу императорского трона, который по праву принадлежит великому князю и ей, супруге великого князя, наследника Петра III. Властная, волевая, холодная и расчетливая, осознавая, что она утратила, Наталья Алексеевна резко меняет свое отношение к императрице, соблюдая формально ласковость и приятие императорского двора. Павел Петрович по-прежнему чувствовал благодарность к матери, которая устроила ему свадьбу, даже появление Потемкина не разрушило эти чувства, к Григорию Орлову он относился неприязненно, как к «дуралею», а Потемкин, по свидетельству историков, сблизился с Никитой Паниным, «успел очаровать его, потому что Панину было приятно «все неприятное» от Орловых».

Наблюдательный английский посол Гюннинг писал своему двору о новом любовнике императрицы: «Кажется, что он отличается необыкновенным знанием людей и верною их оценкою, чем не славятся вообще русские. Несмотря на разгульную жизнь, он тесно связан с духовенством. С его достоинствами и при неспособности тех, которые бы могли с ним бороться, этот человек может вполне надеяться достигнуть той высоты, на которую влечет его неизмеримое честолюбие» (Лебедев. С. 177). А в ноябре 1774 года английский посол просто удивился спокойствию при царских дворах: «Со дня моего сюда приезда, я еще не видел такой тишины при дворе и такого отсутствия интриг, как в последний месяц. Даже беспокойный и бурный ум княгини Дашковой не в состоянии возмутить этого спокойствия» (Там же). Но дело было не только в «беспокойном и бурном уме княгини Дашковой», отсутствовал при дворе и прославленный в Семилетнюю войну президент Военной коллегии генерал Захар Чернышев, от которого исходило много дурных слухов, непроверенных фактов, непродуманных намеков, порой взрывавших придворную жизнь. Но все это лишь на малое время. Вскоре пришли и интриги, подсиживания, и злодейский разворот событий.

7 марта 1774 года Екатерина Михайловна из Петербурга писала Петру Александровичу Румянцеву:

«Батюшка мой Петр Александрычь.

Я писала к тебе через офицера, который к Алексею Михайлычу Обрескову поехал, и книги послала, Шереметева вояжи; а теперь тебе скажу, что Григорий Александрычь Потемкин пожалован генерал-адъютантом и нонешнюю неделю дежурит и в армию не поедет, сказывал мне, что на будущей неделе посылает нарочнаго курьера в армию и к тебе хотел писать: я очень довольна, что он Мишу очень ласкает и сам к нему часто ходит, а я теперь в нетерпеливом ожидании детей, что они по сю пору не едут, господин Гримм теперь живет для них почти, а то принц Дармштадтский поехал отсюдава четвертый день, а сегодня Голштинский едет; и так у тебя много будет гостей; еще два брата будут принцов Вальдекских. Прости, батюшка, мысленно тебя целую и до конца покорная и верная жена К. Г. Р.

(Приписка графа Михаила Петровича Румянцева):

Я за тем к вам, милостивый государь батюшка, особливо к вам не пишу, что матушка обо всем писала, а я дожидаюсь братьев: за тем не еду, что я совсем с ними не видался; кой час приедут, я очень скоро поеду, мне непременно надо ехать, да и здешняя жизнь мне не очень приятна; писать мне нечего. Препоруча себя в непременную милость вашу, с глубочайшим почтением остаюсь всепокорный и всенижайший слуга и сын М. Румянцев.