Жизнь Греции. История цивилизации

Великие мистерии продолжались еще четыре дня. Те, что очистились омовением и постом, допускались теперь к второстепенным обрядам; те, что прошли эти обряды годом раньше, вводились в Зал Посвящения, где совершались тайные церемонии. Мисты

, или посвященные, прерывали пост, приобщаясь к святому причастию в память о Деметре: они пили священную смесь муки и воды и ели священные лепешки. Мы не знаем, какой мистический обряд совершался после этого; в течение всей античности тайна эта надежно охранялась под страхом смерти; даже благочестивый Эсхил едва, избежал наказания за несколько строчек, возможно, приоткрывавших тайну. В любом случае, эта церемония представляла собой символическую драму и сыграла известную роль в рождении дионисийского театра. Весьма вероятно, что ее тему составляло похищение Плутоном Персефоны, мучительные странствования Деметры, возвращение Девы на землю и дарование Аттике земледельческого искусства. Кульминацией церемонии становился мистический брак жреца, представлявшего Зевса, с жрицей, являвшейся воплощением Деметры. Эта символическая свадьба приносила свои плоды с магической быстротой, ибо вскоре торжественно возглашали: «Наша Госпожа родила священного младенца»; на всеобщее обозрение выставлялся срезанный хлебный колос, символизировавший плод родовых мук Деметры — щедрые дары полей. После этого при тусклом свете факелов верующих вводили в темные подземелья, символизирующие Аид, а затем в залитый светом верхний покой, являвшийся, по-видимому, обителью блаженных; здесь в торжественном упоении им показывали сакральные предметы, реликвии и иконы, прежде остававшиеся сокрытыми. Нас уверяют, что в своем апокалипсическом восторге они переживали слияние с Богом, сознавая нерасторжимое единство Бога и души; они возвышались над мороком индивидуальности и познавали блаженство растворения в божестве[666]

.

При Писистрате на волне религиозного брожения в Элевсинскую литургию проник культ Диониса: бог Иакх был отождествлен с Дионисом как с сыном Деметры, и сказание о Дионисе Загрее наложилось на миф о Деметре[667]

. Но во всех своих формах стержневая идея мистерий оставалась неизменной: как зерно рождается вновь, так и умерший способен восстать к новой жизни, и не просто к унылому, призрачному существованию в Аиде, но к жизни, исполненной счастья и покоя. Когда в греческой религии отжило все остальное, эта утешающая надежда — соединившаяся в Александрии с той египетской верой в бессмертие, что лежала в основе соответствующих греческих представлений, — снабдила христианство оружием для покорения западного мира.

В седьмом веке из Египта, Фракии и Фессалии в Элладу пришел еще один мистический культ, для греческой истории даже более важный, нежели Элевсинские таинства. У его истоков мы находим в век аргонавтов смутную, но обворожительную фигуру фракийца Орфея, который, по словам Диодора, «далеко превзошел всех, кого мы знаем, в образованности, музыке и поэзии»[668]

. Вполне вероятно, что Орфей был лицом историческим, хотя все, что мы о нем знаем, несет на себе печать мифа. Его изображают кротким, нежным, задумчивым, ласковым; иногда это музыкант, иногда аскетический жрец-реформатор дионисийского культа. Он играл на лире так прекрасно и пел под нее так мелодично, что все слушатели начинали почитать его чуть ли не богом; дикие звери становились ручными при звуках его голоса, а деревья и скалы сходили со своего места, следуя за его арфой. Он женился на прекрасной Эвридике и едва не сошел с ума, когда она умерла. Он спустился в Аид, очаровал своей лирой Персефону и получил разрешение вывести Эвридику в мир живых, при том, однако, условии, что не оглянется, пока не достигнет земной поверхности. У последней черты его одолела тревога: вдруг Эвридика отстала; он оглянулся только для того, чтобы увидеть, как она вновь растворяется в нижнем мире. Фракиянки, раздраженные тем, что он не спешит утешиться с ними, разорвали его на клочки во время одной из своих дионисийских оргий; Зевс загладил их преступление, поместив лиру Орфея среди созвездий. Отделенная от тела голова, не перестававшая петь и после смерти, была погребена на Лесбосе в ущелье, где с тех пор находился пользовавшийся популярностью оракул; говорят, соловьи пели здесь особенно нежно[669].