Жизнь и деяния графа Александра Читтано, им самим рассказанные

Все прочие мои дела оказались отставлены, профессор вытребовал в арсенале отпуск без жалованья. Самозабвенно, с утра до вечера, нередко забывая про еду и сон, мы занимались опытами, призванными поднять искусство умерщвления людей на небывалую прежде высоту. Я сожалел лишь о том, что невозможно было испытывать наши творения в доме или возле него в саду: соседи и так считали нас колдунами-чернокнижниками, которые рано или поздно устроят пожар своими фейерверками, и поэтому сами грозились нас спалить (где тут логика, хотел бы я знать?!). Приходилось ехать в Булонский лес ради каждого взрыва или выстрела, ближе подходящего места не нашлось. Это сильно затягивало дело, и только весной профессор решил: у нас есть что показать министерству. Усилия, сделанные им для того, чтобы быть выслушанным, заслуживают целой героической поэмы. Тридцатилетний Луи Франсуа Мария Ле Телье, уже семь лет занимавший место военного министра после своего отца, знаменитого Лувуа, мало занимался делами, предпочитая развлечения в компании принцев королевского дома. Полагаю, это предпочтение было величайшим счастьем для государства. Вздумай он управлять армиями, скорая гибель Франции была бы неизбежна, как восход солнца. Однако министр Луи (как все его называли за глаза) унаследовал от отца толковых помощников. Один из них, опытный Дюбуа (дальний родственник известного кардинала) возглавил комиссию, участвовали также Рише и секретарь де Шантильи. Тяжкая обида омрачила мою душу, когда профессор в день испытания наших инвенций решительно, невзирая на возражения, приказал мне идти в университет и быть целый день на публике.

- Эти люди способны на любую низость. Даже похитить или убить меня, чтобы завладеть секретами. Но они не осмелятся, если ты останешься на свободе и сможешь их разоблачить.

Он разумел, конечно, не министерских чиновников, а клевретов Рише, стремившихся превзойти хозяина в подлости. Все равно его подозрения показались мне сильно преувеличенными: нелепой старческой мнительностью, которую придется, однако, терпеть. За прошедшие годы у меня выработалось безошибочное чутье, когда с ним можно спорить, а когда не стоит.

Наука не шла в голову, знакомые спрашивали, почему меня не было так долго и не болел ли, я рассеянно кивал, соглашаясь, что да, болел, а сам уносился мыслями в арсенал и, возвращаясь домой, пытался угадать, встречу синьора Витторио или еще нет.

Я встретил там советника Рише в окружении стражи.

- Арестуйте его немедленно, он тоже в заговоре!

Без всяких объяснений и без сопротивления меня отвели в казарму при арсенале и заперли в карцере для проштрафившихся солдат. Недоумевая, неужели предположения профессора оправдались, и Рише затеял какую-то гнусную интригу с ложными обвинениями в заговоре, я вскоре узнал, что дело обстоит еще хуже. По коридору загрохотали шаги и раздались голоса:

- Ну что там в арсенале?

- От Шантильи одни подметки остались, Жерар-сапожник опознал. А от двух других и того нету.

После ночи в карцере меня вызвали для допроса, и удалось узнать подробности. Собственно, то, что произошел взрыв, было уже понятно - а никого, способного пролить свет на его причины, в живых не осталось. Рише, задержавшийся, чтобы дать нагоняй нерадивым подчиненным, один спасся и в крайнем испуге вообразил, что взрыв - результат заговора против него. Собравшиеся на другой день высокие чины (даже министр соизволил) разобрались, что произошел несчастный случай, в котором ученик погибшего профессора вовсе не замешан, и, даже не пытаясь выяснить, какие же инвенции покойный хотел представить на рассмотрение высокой комиссии, отпустили меня домой.

Я плелся по версальской дороге, пошатываясь от слабости (за сутки ни тюремщики, ни сам узник не вспомнили, что человека надо кормить) и сторонясь пролетающих мимо карет. В уме моем не вмещалось, что профессор умер, - может быть потому, что тел не осталось и погребения не было, как если бы они с Дюбуа подобно Еноху вознеслись живыми на небо. Непонятно, каким образом случился взрыв в самом начале испытаний - у нас не имелось заранее начиненных бомб, а без оболочки порох не взрывается, если только его количество не измеряется бочками - тогда инерция внешней части заряда может заменить сопротивление оболочки. Мы же приготовили для показа не более пятидесяти фунтов. Будь проклят день, когда мое внимание привлекли чертовы кристаллы! Это был неправильный порох, и он приносил одни несчастья.

В доме, как и вчера, хозяйничали незнакомые люди, но, кажется, уже другие. Какой-то выбритый до синевы, адвокатского вида, бесцеремонный субъект остановил меня на пороге:

- Куда вы?

- Я здесь живу.

- Вы родственник покойного?

- М-м-м-м... Я его ученик.

- Ваше обучение закончено. Идите отсюда.